Я поаплодировал ее предложению, хотя мне на ум пришла идея получше. Но об этом чуть позже. Я встал и положил письма на письменный стол.
– Спасибо вам, – сказал я, – они спасли мне жизнь.
– Тогда вы должны мне кое-что взамен, – сказала она, вставая. – Вы должны меня поцеловать.
– Я уплачу этот долг с большим удовольствием.
Я подошел, чтобы обнять ее, но она меня отстранила:
– Мы здесь одни, и никто не нарушит нашего уединения. Нас ничто не сдерживает, кроме наших собственных желаний.
– Я тоже так думаю.
– Тогда я должна вам кое-что сказать. Я знаю, что вы человек чести, поэтому хочу, чтобы между нами не было недопонимания. Мы нравимся друг другу. Мы, насколько я понимаю, даже испытываем друг к другу чувство, которое обычно называют любовью. Но вы не будете просить меня выйти за вас замуж. Ни под влиянием любви, ни под влиянием того, что вы можете счесть своим долгом. Я не хочу выходить замуж ни за вас, ни за кого-либо другого.
– Неужели? – спросил я. – Никогда?
– Не буду столь глупа, чтобы говорить «никогда», но сейчас, по крайней мере, не хочу. Я просто хотела, чтобы вы не поняли меня превратно или не считали себя обязанным, отчего нам обоим было бы неловко.
– Для женщины из такой семьи было бы против правил выйти за человека моего положения, – сказал я с горечью, которой не ощущал.
– Это действительно так, – сказала она дружелюбно, – хотя знайте: никакие правила не заставят меня поступить против моего сердца. Если бы я захотела выйти замуж, трудно найти что-то более приятное, чем скандал по поводу свадьбы с евреем, чья профессия – ловить воров. Однако в ближайшее время я совершенно не планирую связывать себя брачными узами.
– Тогда не буду заставлять вас что-то делать против вашего желания, – сказал я.
– Кроме того, – улыбнулась она, – я не хочу выходить замуж за человека, который влюблен в жену Гриффина Мелбери. Не смотрите так на меня, сударь. Я знаю, кто она, и я видела, какое у вас было лицо, когда вы с ней танцевали.
Я отпрянул от нее:
– Мои чувства не имеют никакого значения, так как ее сердце несвободно.
– Да, я знаю. И это очень огорчительно. Но мое сердце свободно, и вы можете его занять, если пожелаете.
На этом я опущу занавес и не стану описывать ритуалов Купидона, поскольку это слишком деликатное дело и полностью зависит от воображения читателя.
Часы, проведенные с мисс Догмилл, были восхитительны и пролетели слишком быстро. После того, как она покинула мои комнаты, столкнувшись с недовольными взглядами миссис Сирс, я остался один в мрачном настроении. Я должен был испытывать радость. Эта красивая женщина была готова стать мне самым близким другом. Мне не надо было больше притворяться перед ней. И она не хотела от меня ничего, кроме моего времени и моего общества. Естественно, она не была первой девушкой, чье общество доставляло мне удовольствие после того, как Мелбери увел у меня Мириам, но она, безусловно, была самой приятной. Мне не нравилось, что я был вынужден делить свои чувства. Возможно, мне казалось, что, испытывая столь сильную привязанность к мисс Догмилл, я предал свою безнадежную любовь. Возможно, мне было жаль, что боль притупляется. Долгое время это было единственным, что у меня оставалось от Мириам. Мне было досадно, что это проходит.
Мои размышления были вновь прерваны миссис Сирс, сообщившей, что внизу дожидается мальчик, который принес записку. Он отказывается уходить, пока я не прочту ее. Я в нетерпении раскрыл письмо.
Эванс!
Я попал в затруднительное положение, и мне срочно требуется ваша помощь. Следуйте за мальчиком и не теряйте времени, иначе все рухнет. Исход выборов и судьба всего королевства в ваших руках.
Остаюсь преданным и пр.
Мелбери
Узнав о неприятностях Мелбери, я обрадовался и тут же ощутил угрызения совести, ведь этот человек считал меня своим другом. Тем не менее я напомнил себе лишний раз, что он считал своим другом не меня, а вымышленный персонаж по имени Мэтью Эванс. Он представления не имел о том, кто я, а если бы имел, то не обратился бы ко мне за помощью. Вполне возможно, что Мелбери возмутится, когда узнает, что я его обманул, и откажется мне помочь.
Я последовал за мальчиком в старый дом вблизи Мур-Филдз-стрит в Шордитче, где у дверей меня встретил не кто иной, как сборщик долгов Титус Миллер.
– А, мистер Эванс, – сказал он. – Мистер Мелбери сказал, что вы человек, на которого он может положиться, и похоже, это так и есть. Не сомневаюсь, мистер Мелбери обрадуется вашему приходу.
– Что это значит? – спросил я.
– А вы что, не видите? – спросил он. – Это касается большинства вещей, знаете ли. Большинство вещей не сложнее того, чем кажутся. Мистер Мелбери не проявил благоразумия и не придал значения некоторым своим долгам, которые я купил, поэтому я настоял, чтобы он посидел здесь немного и поразмышлял над тем, как может сказаться его несговорчивость на его шансах занять место в парламенте. Завтра, если он не проявит большего благоразумия, у меня не будет другого выхода, как отправить его в Кинге-Бенч. Это тюрьма, куда обычно помещают людей, которые отказываются выполнять свои обязательства.
Так вот в чем была причина бедственного положения Мелбери. Его посадили в дом предварительного заключения, где он пробудет двадцать четыре часа, если ему не удастся уговорить кого-то заплатить его долги. Естественно, он решил, что таким человеком может быть богатый плантатор с Ямайки.
Я всегда терпеть не мог дома предварительного заключения должников. Однако должен признаться, один или два раза мне привелось близко ознакомиться с тем, как они устроены. Мне представляется постыдным, что в нашей британской системе правосудия человека могут схватить на улице и удерживать против его воли целый день, прежде чем он предстанет перед судом. В течение этого дня он должен есть, пить и спать и за все это должен платить хозяину долгового дома, причем во много раз дороже, чем это обычно обходится. Если ужин в ближайшей харчевне обошелся бы ему в несколько пенсов, то в доме предварительного заключения тот будет стоить шиллинг или даже два. Таким образом, люди, наделавшие много долгов и пойманные, оказывались в еще больших долгах, чем прежде.
Я настоял, чтобы Миллер тотчас отвел меня к Мелбери, и мы пошли через дом, загроможденный старой мебелью, свернутыми коврами в углах, ящиками и сундуками. Это были вещи, в обмен на которые люди получали свободу.
Миллер провел меня вверх по лестнице, потом по коридору и снова вверх по лестнице. Затем он отцепил от крючка у себя на кафтане весьма увесистую связку ключей и довольно быстро нашел нужный.
Дверь скрипела, как ворота каземата, но комната оказалась вполне сносной. Она не была тесной, и в ней имелось несколько стульев, письменный стол (для человека, содержащегося в доме предварительного заключения, нет ничего более важного, чем писать письма друзьям, у которых водятся деньги) и довольно удобная на вид кровать.
