У Додико вырвался вздох облегчения. Он дождался, когда торговец подойдет к нему на террасу, и воскликнул:
— Мастер Игнасио! В конце концов, вы мне поверили!
— А вы в этом сомневались? — спросил торговец, сбивая ладонями со своей шляпы дорожную пыль. — Если память меня не подводит, я дал вам слово.
— А где же мальчик? Где Уберто? — спросил граф, заметив, что Гийом идет к нему один.
— Мы оставили его в женском монастыре, — ответил Игнасио. — Он слишком болезненный, вы сами обратили на это внимание, и ослаб от поездки.
Пабло вернулся в дом только с наступлением темноты. Входя, он прислонился к двери отдышаться и вытер пот со лба. Он долго бежал сюда и теперь, перед тем как войти, подбирал подходящие слова, чтобы сообщить хозяйке горькую весть.
Сибилла заперлась в гостиной и ждала как часовой у окна, скручивая в пальцах обрывок куртки. Узнав, что Уберто исчез, она сразу же приказала своим слугам обыскать поместье и все соседние с ним земли. Теперь она в тоске и муке ждала новостей, глядя, как тьма пожирает землю. «Какую глупость я сделала — оставила мальчика одного!» — думала она.
Пабло вошел в гостиную и опустился перед Сибиллой на колени. А такое случалось редко, он ведь вырос в этом доме как сын.
— Говори! — велела Сибилла. — Вы нашли его?
— Нет, госпожа. Он исчез, — ответил слуга, и его лицо сморщилось, как у обезьяны. — Никто не знает, что с ним стало.
Сибилла закрыла лицо ладонями и крикнула:
— Уйди! Оставь меня одну!
Пабло медленно поднялся на ноги, пытаясь найти для нее слова утешения. Но он был деревенским парнем и не умел красиво говорить, а потому ушел из гостиной молча.
Хозяйка поместья всю ночь сидела у окна и плакала.
Глава 72
Боль в ребрах заставила Уберто очнуться. Ему понадобилось немного времени, чтобы прийти в себя. Потом он понял: его везут на спине коня, как тюк. Он лежал на животе, голова и ноги свисали вниз, руки были связаны за спиной. Лицо закрывал грубый холст, от прикосновения к которому кожа на лице чесалась. Это мешало подростку понять, что происходит. Он только чувствовал, что конь идет рысью, потому что каждый скачок отдавался болью в его груди и нижней части живота.
Судя по звукам, рядом скакали два всадника.
Уберто попытался что-нибудь рассмотреть сквозь холст, но была темная ночь, и он ничего не смог различить. Чуть позже ум мальчика прояснился, и сердце сжалось от ужасной догадки. Возможно, он в плену у Зорких!
Но какая от него польза Святой Феме? Торговец сам оставил его у Сибиллы и даже не сказал, где находится убежище Амезарака, последнего ангела, упомянутого в загадке. Игнасио явно считает его бесполезным грузом, помехой. А вдруг Игнасио предвидел похищение и нарочно бросил его на середине пути? Возможно ли это?
В конце концов, человек со шрамами предостерегал его не доверять торговцу.
Нет! Игнасио не мог его обмануть. Его глаза не лгали, когда он доверял Уберто Сибилле.
Однако что он знает об этих глазах? Как он может считать, что знает человека, если тот способен на тысячу хитростей, привык прятаться и лгать ради своих интересов?
К тому же он не уверен, что его похитили именно люди из Святой Фемы. Дом Игнасио стоял в стороне от маршрута, указанного в загадке, и похитители не могли обнаружить его случайно. Разве что кто-то сказал похитителям. Кто-то выследил и выдал им его и Игнасио. Может быть, Додико? Нет, невозможно, граф так боится Зорких. Он не стал бы рисковать своей жизнью, встречаясь с ними. А если предатель — человек со шрамами? Он действительно много знает про Игнасио и неизвестно с каких пор следит за торговцем.
У Уберто было много причин для тревоги. Станут ли его допрашивать? Может быть, будут пытать, а потом убьют, как бедного Готуса Рубера и графа Скало.
Вдруг мальчику стало холодно, хотя воздух внутри мешка был горячим. Кони остановились. Что-то случилось.
Славник спустился на землю и направился к тому коню, который вез на себе заложника. Он снял мешок с конской спины и грубо швырнул на землю. Глядя, как на мешок опускается облачко пыли, он подумал, что мальчишке сейчас, должно быть, больно и страшно. Но вдруг на мгновение почувствовал презрение к себе, словно увидел со стороны.
Еще никогда у него не было такого чувства. Славник сердито фыркнул: что это за неожиданная доброта? Или он стал жалким бесхарактерным человечишкой? Нет, он не размазня и хорошо это знает. Он снова подумал о мальчике и обо всем неоправданном зле, которое совершил с тех пор, как стал вольным судьей. «И ради чего все это было?» — спросил он себя.
Всего лишь ради книги.
Славник сердито хмыкнул. Пусть черт ее заберет, эту проклятую книгу! Неужели Доминус не понимает, что она проклята? Почему он не откажется от своего замысла? Почему не решит добыть себе верховную власть доблестным мечом, а не обманом? Чех охотно отдал бы жизнь в такой борьбе.
Пусть ему отрубят руку или ногу! Пусть он погибнет на поле боя от вражеского копья! Он устал совершать жестокости ради ускользающей книги! Ему хотелось помериться силой и отвагой с настоящим противником, сражаться за правое дело, как положено рыцарю в его звании. А что он совершил? Украл мальчика! Хорош подвиг!
Мысли Славника прервал простуженный голос его хромого товарища.
— Почему мы обходим стороной жилые места? — спросил тот.
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел заложника и что-то заподозрил. Поэтому мы будем держаться далеко от главной дороги, пока не дойдем до Сантьяго, — объяснил Славник и начал распутывать завязки мешка.
Напарник, явно не одобрявший этого, недовольно посмотрел на него и спросил:
— Что вы делаете?
— А вы что, хотите, чтобы он задохнулся и умер? Какая нам польза от трупа?
Хромой ничего не ответил.
Уберто внутри мешка почувствовал прикосновение двух огромных ладоней, шершавых и твердых, словно камень. Славник снимал веревку с его бедер.
Через мгновение лица Уберто ласково коснулся свежий ночной воздух. Мальчик обрадовался, но чувство облегчения исчезло, как только он увидел перед собой своих похитителей.
Чех, ничего не говоря, потянул мальчика к себе за веревку, которой по-прежнему были связаны его руки, привязал его к дереву и заставил сесть на землю у подножия ствола. Потом наклонился над ним, приставил кинжал к горлу и пригрозил:
— Я никогда не сплю. Попытаешься сбежать — убью!
Не дожидаясь от пленника ответного кивка, Славник отошел от него и занялся лошадьми. Пока он расседлывал их и привязывал их к кусту так, чтобы они могли спокойно щипать листву, хромой зажег костер.
Оба уселись перед огнем и стали молча есть. Уберто, свернувшийся клубком на земле, смотрел на них с изумлением: эти двое ни разу даже не кивнули друг другу, не хлопнули дружески по спине или плечу. Только жевали, нагнувшись над едой, словно бродячие псы. Он пытался устроиться как можно удобнее, прислоняясь к стволу спиной то так, то иначе, но все тело у него болело, руки опухли и онемели. Веревки врезались в кожу почти до самого тела, и от них тоже было больно. Где-то сейчас Игнасио?
