Этим вечером Изольда Ильинична собиралась на работу, а именно в частный музей нумизматики, где она ежевечерне мыла полы и наводила порядок. Она уже оделась и собиралась выйти из дома, как вдруг зазвонил телефон.
Сердце Изольды Ильиничны забилось от волнения: она сразу почувствовала, что что-то случилось с ее обожаемым внуком. Причем случилось нечто ужасное.
Она схватила трубку – и худшие ожидания тут же оправдались.
Из трубки сквозь треск и шорох донесся незнакомый и не очень разборчивый мужской голос.
– Из лагеря звонят! – прошелестел этот голос. – Насчет отдыхающего Георгия Семипядева!..
Изольда Ильинична схватилась за сердце.
– Что случилось с Гошей?! – воскликнула она слабым от ужаса голосом. – Он жив?!
– Жив, жив!.. – донеслось до нее сквозь треск и шорох. – Еще как жив! Как говорится, живее всех живых! Но он здесь такое устроил… такое устроил!.. Это просто кошмар!
– Что случилось?! – выкрикнула Изольда Ильинична, свободной рукой схватившись за сердце.
Она знала, что ее внук – очень умный и изобретательный мальчик с хорошо развитой фантазией. Например, минувшей зимой он одел в ее сатиновый рабочий халат и косынку учебный скелет в школьном кабинете анатомии, а в костлявые руки скелета вложил ведро и швабру. Подслеповатая учительница анатомии приняла скелет за школьную уборщицу тетю Броню и попросила его навести в кабинете порядок после урока. Поскольку скелет не ответил, учительница подошла поближе, поправила очки… и грохнулась в обморок.
Вот и теперь Изольда Ильинична ожидала чего-то подобного.
– Что с ним случилось? – повторила она, когда треск в трубке немного затих.
– …Здесь, рядом с лагерем, находится крупный зверосовхоз… в этом совхозе разводят ценных пушных животных…
Треск и шум снова усилились, мужской голос стал совершенно неразборчивым.
– И что же случилось с моим Гошенькой? – безуспешно восклицала перепуганная бабушка.
– С ним – ничего! – прорвался сквозь шумы и помехи голос. – То есть пока ничего… ваш Гоша умудрился выпустить на свободу полторы тысячи норок, куниц и ханориков…
– Кого? – изумленно переспросила Изольда Ильинична. – Каких хануриков? Там у вас зверосовхоз или исправительное заведение? Мне сразу не понравился этот лагерь!
– Не хануриков, а ханориков! – снова донесся до нее искаженный помехами и расстоянием голос. – Это такой пушной зверек, помесь хорька и норки!
– При чем здесь ваши хорьки и норки?! – кричала испуганная женщина. – Что с Гошей?
– С Гошей все нормально… пока! – повторил мужчина. – Вот с пушными животными… и еще с птицей…
– С какой птицей? А птица-то при чем? Из-за какой-то одной птицы столько шума!
– Из-за одной?! – донеслось сквозь помехи. – Если бы из-за одной! Тут у нас неподалеку еще птицефабрика, так туда проникли норки и куницы, которых выпустил ваш Гоша!
– Бедный Гошенька! – застонала Изольда Ильинична. – Я представляю, как он переживает!
– Вам лучше приехать и забрать его! Директор зверосовхоза совершенно озверел, директор птицефабрики разошелся, и я не ручаюсь…
– Я еду! Я немедленно еду! – И Изольда Ильинична понеслась на Финляндский вокзал, едва успев переодеться и взять самое необходимое. А именно бинты, йод и продукты питания для Гоши.
Часом позже к служебному входу частного музея подошла молодая румяная женщина самого деревенского вида в пестрой бесформенной юбке турецкого производства и жизнерадостной цветастой кофточке с рукавами-фонариками. Кофточка едва сходилась на пышной груди, верхняя пуговка была расстегнута. На голове у прекрасной незнакомки была замечательная оранжевая панама, которой она, несомненно, гордилась.
– Кто такая? – строго осведомился у нее охранник.
– Анжела я, – ответила незнакомка, стрельнув глазами, – Извольды Ильиничны племянница. Которая у вас тут прибирается. Из деревни я приехала, из Запечья…
– Вижу, что не из Парижа! – усмехнулся охранник. – А сюда-то ты по какому поводу явилась?
– А я заместо тетеньки, значит, заместо Извольды Ильиничны. Тетенька, она по делам уехала, а меня попросила, значить, вместо нее тут прибраться. А то как же, непорядок будет…
– Заместо тетеньки! – передразнил ее охранник. – Здесь тебе не ларек какой-нибудь, здесь музей, место серьезное! Сюда кого попало допускать не положено!
– Да разве, дяденька, я не понимаю? – проговорила румяная девица, поправив кофточку. При этом сама собой расстегнулась вторая пуговка. – Я ведь не только по машинному доению, я и в Доме культуры прибиралась, у Ивана Сергеевича. Там тоже место серьезное, очаг культуры, и Иван Сергеевич всегда мной доволен был. Так что и вы, дяденька, довольны останетесь!
– Тургенев тебе дяденька! – беззлобно проворчал охранник. – Ладно, племянница, заходи! Что делать – убираться все равно надо, после посетителей мусора полно…
Деревенская деваха напоследок состроила ему глазки и вошла в музей, виляя бедрами.
– Только смотри, до десяти часов заканчивай! – крикнул ей вслед озабоченный охранник. – А то в десять собаки придут, так как бы чего не вышло!
– Управлюсь я, дяденька! – пообещала ему уборщица. – До десяти непременно управлюсь, что тут делать-то! А ежели даже собаки придут – так что я, собак не видала? У нашего пастуха дяди Паши такая собака – просто страх! Ее даже председатель нашего колхоза Никодим Прохорович и тот опасается!
Уединившись во внутренних помещениях музея, новоиспеченная уборщица повела себя очень странно. То есть сначала она принялась довольно небрежно подметать пол, но как только отходила к краю комнаты, где ее не могла видеть видеокамера, она откладывала швабру и принималась осматривать окна.
Все окна в этом помещении были снабжены датчиками, которые срабатывают при попытке разбить или открыть окно. Установив этот неприятный факт, «уборщица» переместилась в коридор, а затем – в туалет. И только здесь ей удалось обнаружить окно, на котором не было датчика.
Убедившись в этом, старательная девушка встала на цыпочки, откинула шпингалет и открыла окошко.
Окно было маленькое и располагалось высоко.
– Ничего, – пробормотала уборщица вполголоса. – Пускай Ленечка потрудится! Не зря же он цирковое училище закончил…
Она высунула в окно руку с белым носовым платком и помахала им, как парламентер перед переговорами о капитуляции.
Решив вопрос с окном, мнимая уборщица вернулась в музейный зал. Здесь она наскоро завершила уборку и направилась к выходу. Однако перед выходом задержалась и, незаметно наклонившись, высыпала в углу аппетитные хрустящие подушечки.
Проходя мимо охранника, «уборщица» кокетливо улыбнулась ему, поправила кофточку и проговорила нараспев:
