Аггелы, еще не поверившие в свое спасение, прикинулись бездыханными трупами. Дабы не портить детям настроение, убивать каинистов не стали и даже поделились на прощание куревом, забив зажженные самокрутки в их глотки.
Расстояние от семиглавой башни до величественного монумента, представляющего собой косой крест, увитый гирляндами из обнаженных человеческих тел, они преодолели за пять часов, считая остановки, вызванные проказами детей. Еще два часа ушло на то, чтобы добраться до последнего ориентира — черного яйца, имевшего такие размеры, что внутри его мог бы свободно поместиться кашалот.
— Это где-то там, — Цыпф еще раз сверился с картой и указал влево, туда, где среди частокола жилых башен и переплетения вознесенных над землей транспортных развязок поблескивало что-то похожее на озеро.
Дети присмирели и чинно шли по разные стороны от хвоста Барсика. Девочка держалась за руку Лилечки и время от времени поглядывала на нее снизу вверх.
— Что там у ребятишек на уме? — негромко спросил Зяблик. — Знают они это место?
— Знают, — ответила Лилечка, переглянувшись с девочкой.
— Ну и как там? Опасно?
— Смотря для кого, — так Лилечка объяснила очередную гримасу своей юной подружки.
— А подробней нельзя?
— Ну как сказать… Там необычно, вот! — Лилечка и сама была рада, что подобрала нужное слово.
— Понятно, — криво усмехнулся Зяблик. — До сих пор мы, значит, шли местами обычными. А сейчас угодили в необычное. Лева, не пора ли тебе приготовить к бою фузею?
— Пока дети с нами, бояться нечего, — твердо сказала Лилечка.
Улица, по которой они сейчас двигались, мало чем отличалась от многих других, уже пройденных ими будетляндских улиц, — непривычное свежему взгляду эклектическое смешение архитектурных стилей, следы погромов, встречающиеся на каждом шагу, навечно заглохшие наземные экипажи, напоминавшие своих давних прототипов разве что наличием колес, и рухнувшие на них сверху экипажи воздушные, человеку двадцатого века вообще ничего привычного не напоминающие.
Мальчик наступил на хвост Барсика, и тот замедлил ход. Впереди была площадь куда более просторная, чем та, на которой они недавно устроили побоище аггелам. Почти всю ее поверхность занимало яркое пятно света — ни дать ни взять солнечный зайчик невероятных размеров. Зрелище само по себе было впечатляющее, особенно для людей, давным-давно не видевших не то что солнце, а даже зажженной электролампочки, но, кроме всего прочего, от пятна исходила какая-то ясно ощутимая магнетическая сила. Площадь манила людей к себе, как горящий фонарь манит ночных бабочек, но, в отличие от бабочек, люди обладали разумом, предостерегавшим их от необдуманных действий.
— Что бы все это могло значить? — после довольно продолжительного общего молчания произнес Смыков.
Девочка склонила голову на плечо и закатила глаза, словно ангелочек на рождественской открытке.
— Это долгий рассказ, а они не любят долгих рассказов, — объяснила Лилечка.
— Эрикс хотел, чтобы его похоронили в том же месте, где и его родных, — сказал Цыпф. — Но на кладбище это место не похоже… Хотя мы и не знаем, как хоронили мертвых в Будетляндии: предавали земле, кремировали или запускали в космос…
— Но он говорил и другое, — напомнила Лилечка. — Что когда мы доберемся до нужного места, то сами поймем, что к чему.
— Вот и добрались, — Смыков заглянул в свою записную книжку. — Тут двух мнений быть не может. Все ориентиры налицо. Да и место… приметное. Я ничего похожего отродясь не видел.
Между тем у Лилечки с детьми шел оживленный обмен мнениями, в ходе которого брат и сестра повздорили немного. Вскоре, однако, некое коммюнике было выработано и озвучено Лилечкой.
— Заранее попрошу меня не перебивать и не поправлять. Я говорю так, как понимаю, — первым делом заявила она. — А теперь слушайте… Это место существует столько, сколько дети помнят себя. Тут, кстати, я хочу заметить, что они не имеют никакого представления о том, каким был мир до катастрофы. Это их даже не интересует. В их понимании, все что есть вокруг, появилось вместе с ними. Но это я для справки… Это место скорби…
— Что они понимают о скорби, — буркнул Смыков.
— Понимают, хотя и по-своему… Но я же просила не перебивать меня!
— Прошу прощения, — неискренне извинился Смыков.
— Но не только скорби… — продолжала Лилечка. — Надежды тоже. Сюда приходит тот, кто устал жить, но не хочет гнить в земле… Впрочем, тут я не все поняла… Возможно, это можно понимать иначе… Сюда приходит тот, кто устал жить, но не хочет умирать… То есть здесь достигается состояние… как бы это лучше выразиться… состояние ни жизни, ни смерти… Кроме того, это место погребения… Дающее надежду на что-то… На другую жизнь, что ли… Очень трудно находить нужные слова, — сказала она, как бы извиняясь, — короче, это место, предназначенное для мертвых и умирающих… Всем другим соваться сюда без крайней необходимости не рекомендуется.
— А как же нам его туда доставить? — Верка кивнула в сторону площади, где в обрамлении серого небесного свода и сизой мути горизонтов сияло нечто явно не принадлежащее к этому миру.
— Сейчас увидите, — сказала Лилечка, обменявшись с детьми серией жестов. — Но сначала надо бы с ним попрощаться… Не по-людски получается.
— Давай, Смыков, — Зяблик слегка подтолкнул приятеля вперед. — Скажи доброе слово от всех нас.
— Я, знаете ли, не готовился, — начал было отговариваться Смыков, хотя руки его уже автоматически приглаживали волосы и расправляли складки куртки. — Но если нужно…
— Нужно, нужно, — подтвердила Верка. Тело Эрикса сняли с Барсика и уложили на широкий и сравнительно чистый парапет подземного перехода.
— Куда ногами полагается? — спросил Цыпф. — На восток или на запад?
— Без разницы, — ответил Зяблик. — Как ты разберешься, где сейчас этот запад? Да и не верил он, наверное, в эти предрассудки.
Лилечка, отыскав где-то бледный и чахлый цветок, чудом выросший среди камней и бетона, положила его на грудь покойника. Зяблик откинул брезент с его лица. Смыков откашлялся, придавая голосу соответствующую случаю тональность.
— Товарищи! Траурный митинг, посвященный светлой памяти нашего друга и соратника Эрикса, фамилия которого, к сожалению, осталась неизвестной, позвольте считать открытым. Покойник прожил короткую, но сложную жизнь, полную лишений, трудов и борьбы. Потеряв всех родных и друзей, он не утратил веры в светлое будущее прогрессивного человечества и до последней капли крови, до последнего вздоха боролся с приспешниками реакции, мракобесия и насилия, свившими гнездо на его бывшей родине. К сожалению, социально-классовая ограниченность не позволила ему…
— Не надо, — сказал Зяблик с нажимом. — Закругляйся.
