— Да пошел ты куда подальше! — вспылил Поляков, покрываясь холодным потом. — Я за Родину кровь проливал, а ты вздумал подозревать меня чуть ли не в предательстве. Да какое ты имеешь право на это?! Ты просто наглый шантажист! Наслушался каких-то нелепых слухов и давай покрывать меня сверху донизу своими подозрениями. Вот зачем ты ссылаешься на свою мутную интуицию? Было бы лучше, если бы ты молчал со своими глупыми предсказаниями о каком-то опасном дне. Да и вообще, кто ты такой!
— Ну чего ты кипятишься, Дмитрий Федорович? — спокойно ответил Анатолий Борисович, стараясь говорить как можно мягче. — То, о чем я говорил сейчас, это всего лишь мое предположение, и нечего тут нервничать. А то, что провалы в США произошли и по твоей вине, я пока не утверждаю, а допускаю. И это, извини, мое личное мнение.
Поляков, вконец сбитый с толку, пролепетал:
— Ну вот опять ты за свое!
И тут Сенькин проявил образцовый профессионализм разведчика:
— Не надо, Дмитрий Федорович, изображать, будто ты не понимаешь, о чем я говорил. — И, махнув рукой, добавил: — Ладно, пусть остается все это на твоей совести.
Поляков растерянно приумолк, потом, скривив едкую улыбку, произнес:
— Все, что ты наговорил мне сейчас, это все мелочи.
— А вот с этим я с тобой не согласен. И надеюсь, ты понимаешь почему?
— Нет, не понимаю! Так ответь мне: почему?
— Да потому что в разведывательном деле не бывает мелочей! И ты это прекрасно знаешь сам. А кто из нас был сегодня прав, покажет время.
Поляков нервно потер кулаком левый глаз, пытаясь унять внезапно возникший тик, и безрадостно, словно сдаваясь, повторил последнюю фразу Сенькина:
— Да, время покажет, кто из нас был прав.
После этого они с молчаливым укором поглядели друг на друга и, не подавая руки друг другу, расстались — каждый со своими тягостными мыслями.
* * *
Неприятный разговор с бывшим своим начальником долго не выходил из головы полковника Сенькина. Необъяснимое и тревожное чувство все время сдерживало его написать рапорт на имя руководства ГРУ. Не имея прямых доказательств возможного предательства Полякова, он опасался стать неугодным для начальства человеком и — самое страшное — получить прозвище «кляузник». К тому же ему тогда приснился сон, в котором Поляков предупреждал хриплым голосом: «Ты можешь плохо кончить, если полезешь не в свое дело. Кирпич на голову человека никогда случайно не падает. Подумай об этом как следует…» Этот хриплый голос, вторгаясь в сознание, преследовал Сенькина несколько дней. В конце концов терпение у него лопнуло, и, чтобы снять головную боль, он записался на прием к начальнику управления кадров генерал-лейтенанту Изотову. Тот встретил его недружелюбно, словно знал, зачем он пришел. Как только Сенькин сел на стул, генерал, не тратя времени на вступление и другие церемонии, спросил:
— Что у вас, полковник Сенькин? Докладывайте. И, пожалуйста, в пределах пяти-семи минут. Потом я должен ехать в Генштаб.
— Хорошо, товарищ генерал, я буду краток. У меня возникло предположение, что известный вам полковник Поляков был в Нью-Йорке на пути к предательству…
— Не порите чушь, Анатолий Борисович! — резко оборвал его генерал, с трудом сдерживая раздражение. — Откуда у вас такая злая подозрительность? И полное недоверие к нему? Вы что… засекли несанкционированные контакты Полякова с ФБР?.. Или вы тайком следили в Нью-Йорке за ним и его связями?
Сенькин стушевался, опустил глаза и спокойно ответил:
— Нет, Сергей Иванович, не следил я ни за кем и никого не засекал. И подтверждающих данных моей версии о причастности Полякова к провалам нелегалов у меня нет…
— Значит, — прервал опять Изотов, глядя на него тяжеловесным ледяным взглядом, — все это вы нафантазировали. Надо держать себя в руках, Анатолий Борисович. Нельзя вам, как разведчику, фантазировать. — Он сделал паузу и, словно вспомнив что-то, добавил: — Между прочим, почему вы только сегодня, а не по возвращении из Нью-Йорка, заявили мне о своих подозрениях?
Сенькин тяжело вздохнул.
— Все дело в том, что я не задумывался тогда об этом. А сейчас, когда произошла цепь провалов нелегалов, которых знал только Поляков, я стал анализировать и пришел к выводу, что это мог сделать он.
— Одумайтесь, что вы говорите, Анатолий Борисович?! Поляков — восходящая звезда военной, разведки, мы ставим его в пример другим, а вы тут наводите тень на ясный день. Не морочьте мне голову, полковник Сенькин! Он не способен на предательство! Вы же знаете, что он — участник Великой Отечественной войны, имеет высокие правительственные награды. Нет, это невероятно! — возмутился генерал-кадровик. — Дмитрий Федорович занимался у нас самой секретной работой — подготовкой разведчиков-нелегалов, а вы вдруг… подозреваете его. Ну как так можно? И на каком основании?
Понимая, что начальник управления кадров не приемлет его версию, Анатолий Борисович, махнув рукой, бросил:
— Я, честно говоря, знал, что если сообщу вам о своих подозрениях, то вы будете возражать. Что ж, моя совесть чиста, я исполнил свой долг, высказал вам свою версию. А принимать или не принимать ее — это дело ваше.
Генерал, выслушав Сенькина, жестким, не терпящим возражений голосом заключил:
— Ваша главная ошибка, Анатолий Борисович в том, что вы бросаете тень необоснованных подозрений на старшего офицера разведки, который в ближайшем времени может стать резидентом.
— Я понимаю, — смирился Сенькин.
— Тогда зачем же держать палец на спусковом крючке? — зловещим тоном спросил генерал.
— Для того, чтобы не пострадали другие наши разведчики и их агенты в той стране, куда будет командирован будущий резидент Поляков.
Этот ответ вконец рассердил Изотова, он поморщился как от зубной боли и, выдавив злую улыбку, спросил:
— А почему вы сказали, что я буду возражать против вашей версии в отношении полковника Полякова? С чего вы это взяли?
В тоне, которым генерал произнес это, Сенькин ощутил угрозу и потому с тревогой ответил:
— Да потому что, идя к вам, я понимал, что никто из наших руководителей не ждет и не хочет, чтобы появилось грязное пятно на коллективе. Уверен, что и вы не хотите этого. Вот и все мое объяснение.
Изотову хотелось продолжить расспросы Сенькина, но он вспомнил, что ему пора выезжать в Генштаб, и потому предостерегающе заговорил:
— Поймите меня правильно, Анатолий Борисович, я не рекомендую вам распространяться о своих ничем не подкрепленных подозрениях. Огласка же их ничего, кроме вреда, не принесет. И вам, и Полякову.
— А я и не распространялся. Сообщил вот только вам, чтобы вы знали о моих личных подозрениях.
— Вот и хорошо! — обрадовался генерал, потирая руки. — У вас есть еще вопросы ко мне?
