— А у вас?
— Вы же видели брата Целлестрина, — ответил он. — Вот этой дорогой все и топают. По крайней мере, стараются.
— Несмотря на?
— Несмотря на, — подтвердил он. — Мало ли что!
Вечером поднялся великий крик — в одном из залов нашли убитым и растерзанным брата Ануристия. Того самого, который яростнее всего выступал за то, что Целлестрина нужно убить, тогда темная тварь исчезнет вместе с ним и проблема будет решена.
Последнее время, как выяснилось после его гибели, он готовил ловушки уже не для твари, а для Целлестрина, чтобы тот погиб, но это чтоб было не прямое убийство, а вроде несчастного случая.
Но когда ни одна ловушка не сработала, ангел-хранитель бережет молодого монаха, Ануристий взял со стола кухни большой разделочный нож и отправился на поиски новоявленного святого.
Его чудовищно растерзанный труп нашли под утро, кровью забрызганы стены, и даже с потолка срываются красные вязкие капли. Голова оторвана и размозжена, руки и ноги выдраны из тела, живот распорот, а кишками опутаны стол и стулья в комнате.
Жильберт стоял бледный, с вытаращенными глазами, Смарагд зажал ладонью рот и выскочил в коридор.
Гвальберт прокричал яростно:
— Я сам убью Целлестрина!.. И никакая тень меня не остановит!
— Это говорил и он, — сказал отец Леклерк тяжелым голосом. — Нет, надо что-то иное…
Я сказал с бессильной злостью:
— И быстрое. Аппетиты темной тени растут. Сейчас убивает тех, кто собирается чем-то навредить Целлестрину, а завтра начнет убивать всех подряд.
Гвальберта схватили за руки и плечи, утащили, за ними пошел отец Леклерк и прокричал вослед, что нужно его в молельную, пусть покается, это должно спасти от темной тени.
Бобик зарычал, приподнялся на передних, подумал и медленно встал во весь рост. Шерсть пока не поднялась, как и глаза не стали багровыми, но все-таки что-то недоброе учуял. На меня даже не косится, знает, я тоже если и не учуял, то принял к сведению и малость готов.
Стена потемнела, в середине начала материализоваться черная клякса. Я взял меч, бесполезный или нет, проверим, но все равно с ним лучше, шагнул к стене, держа взглядом чернеющий центр.
Там моментально стало серым, я подбежал, а когда там очистилось, рывком распахнул дверь. Почти половина коридора погружена во тьму, несмотря на горящие свечи; холод пробежал по обнаженным плечам.
Я зарычал злобно и пошел вдоль ряда дверей, сжимая в ладони рукоять обнаженного меча. Со мной двигается, словно я нечто светоносное, освещенное пространство, а темное отступает. Не исчезает, хотя удрать может в одно мгновение, а словно присматривается, приценивается, сравнивает наши силы…
— Стоять! — заорал я. — Ты, мелкий хорек! Нападаешь на беззащитных! А почему не потягаться со мной?
В проемах распахнутых дверей увидел испуганные лица монахов, брат Смарагд даже выскочил наружу.
— Брат паладин, — прокричал он срывающимся от ужаса голосом, — опомнись!
— Тихо, — огрызнулся и снова крикнул тени: — Ну иди же ко мне, тварь!.. Покажу, что такое настоящая тьма. Я покажу тьму, перед которой твоя тьма будет ярким солнечным днем!
Тень продолжала отодвигаться, я шел следом, раздуваясь от черной злобы, как рыба-еж, сердце колотится и гонит вскипающую кровь в голову. Мысли свирепые и хаотичные, уже рву всех противников на части и разбрасываю окровавленные куски, топчу и пинаю, подвергаю чудовищным пыткам, немыслимым для этого века…
За спиной топот ног, монахи осмелели, раз уж тень отступает перед паладином, которого сопровождает животворный Божий свет, хотя на самом деле просто свечи при отступлении тени начинают работать с прежней силой, значит, есть надежда, что с тварью скоро покончим.
Коридор закончился, мы с разбегу вынеслись на просторы зала. Я ожидал, что тень переместится на стены зала, однако там светло и чисто, все свечи горят в полную силу.
С обнаженным мечом в руке я озирался зло и разочарованно. В душе топчется странное чувство близкого завершения чего-то важного, но вот закончить так и не дали.
Монахи подошли тихохонько, хотя вроде и чувствуют победу, но видят мое разочарование, переговариваются между собой шепотом, только Смарагд, самый бойкий, подошел и спросил в лоб:
— Брат паладин, а что ты кричал той твари…
— Многое чего, — ответил я сердито, — а что именно?
— Про настоящую тьму, — напомнил он.
Я отмахнулся, стараясь выглядеть простодушным, как и положено человеку с мечом в руке.
— Да пугал, как всегда делаем.
— Пугал?
— Ну да, — подтвердил я. — Угрозы, угрозы…
Он спросил испуганно:
— А если бы тень не поверила и бросилась на тебя?
— Сожрала бы, — ответил я беспечно. — Или растерзала бы. Но мой блеф сработал, верно? Тварь тупая, как все зло, испугалась и попятилась.
— Еще как попятилась, — сказал он с нервным смешком. — Так попятилась, что даже не знаю как… Только черный хвост мелькнул!
— Даже мельканул, — подтвердил кто-то из монахов. — Значит, если она вас, брат паладин, так боится…
Я сказал твердо:
— Надо ее как-то зажать в угол. И тогда я встану у нее на дороге. Ей придется или сразиться со мной, чего избегает, либо… либо сразиться со святостью брата Целлестрина.
Смарагд сказал с восторгом:
— Который сразу же обретет еще большую святость…
Жильберт тяжело вздохнул, на бесконечно усталом и бледном лице читался мягкий укор.
— Брат Жильберт, Целлестрину воевать несвойственно…
Он отмахнулся.
— Да знаю, знаю. Но все-таки интересно было бы посмотреть, как монах побеждает такую опасную тварь!
Шум все-таки поднялся больший, чем я ожидал. В нашем крыле только молодые монахи, старшие вообще на втором этаже, а на третьем — священнослужители, куда запрещен вход послушникам, а на четвертый нельзя подниматься даже старшим монахам, не посвященным в некие обряды, так что у нас на этаже самые молодые и буйные.
Несколько человек разыскали и притащили брата Целлестрина. Бледный и вконец изнуренный бдением у алтаря, он посмотрел на меня отчаянными глазами.
— Брат паладин?
Я покосился на замерших монахов, их набежало уже множество, и сказал сразу главное.
— Брат Целлестрин, — сказал я, — ты не хочешь в этом признаваться даже сам себе, но эта темная тень, убивающая монахов, — часть твоей души…
Он вскрикнул в смертельной муке:
— Нет!.. Это неправда!
— Ага, — сказал я невесело, — выходит, ты это знаешь… Давно?
