— Господь постоянно посылает нам испытания, — пояснил я громко и гордо-смиренно, — а вам хотелось бы на раз-два избавиться от своей темной половинки и стать как бы ангелом?.. А где борьба с трудностями? Разве Господь не сказал Адаму вдогонку насчет пота лица?.. А вы хотели бы попотеть разок, изгоняя часть себя, а потом всю оставшуюся жизнь возлежать на облаке и распевать… что у вас тут распевают?.. Нет, мы должны бдить и постоянно бороться…
Он сказал гневно:
— Кто это «мы»? Вы не один из нас!
— Все мы, — сказал я смиренно, — братья на свете, все люди братья. Может быть, даже женщины, хотя про сестер ничего не сказано. А раз так, то мы за всех людей в ответе, а также, возможно, и за женщин! Пусть не за всех, но за достойных, а такие есть, как-то слышал… Отец Аширвуд, вы живете для себя или для людёв?
Он раздулся от гнева, как мексиканский дикобраз перед утконосом.
— Мы живем для Церкви!..
Отец Мантриус мягко, но достаточно громко, чтобы услышали все монахи, поправил:
— Для Господа.
Отец Аширвуд нервно дернул щекой, словно конь, отгоняющий слепня, сказал с той же громовой мощью, не сводя с меня гневного взгляда:
— Все, что мы делаем в стенах этого монастыря, служит спасению всего человечества!
Отец Мантриус снова поправил с подчеркнутым смирением:
— Спасению их душ. Впрочем, в кои-то веки вы абсолютно правы, отец Аширвуд, пусть это и получилось у вас нечаянно. Мы стараемся работать на весь род людской, не допытываясь, кто от Сифа, кто от Каина.
Отец Аширвуд взглянул на него зло, но возражать — себе вредить, и он нехотя кивнул, пробурчав:
— Естественно, а как же… Не понимаю, почему вы это так долго не понимали?
Я поглядывал на отца Мантриуса, тот подумал, произнес достаточно громко, чтобы к нему начали прислушиваться:
— Мне тоже, как и вам, предложение брата Ричарда кажется неуместным и даже кощунственным, но, с другой стороны…
Отец Аширвуд воскликнул гневно:
— Другой стороны нет!
Несколько человек закричали:
— Кощунство! Отступление!
— Предательство!
— Мы не можем принять беса!
Отец Мантриус простер руки, утихомиривая братьев, сказал веско:
— А скажите мне, если душа бессмертна… как вы собираетесь ее убить? Или хотя бы ее половину?
Они умолкли, озадаченные, но приор уже собрался с мыслями и начал выстраивать некую систему доводов, вижу по его сосредоточенному лицу, сказал резко и уверенно:
— Какую половину? О какой половине речь?.. Брат Целлестрин изгнал из своей души лишь малую ее часть!.. Возможно, совсем ничтожную.
— Да-да, — поддержал Аширвуд, — а у брата Целлестрина осталась душа размером с океан!
Отец Мантриус сказал мирно:
— Согласен с отцом Кроссбрином и отцом Аширвудом. Но все-таки… как вы собираетесь убить даже малую часть бессмертной души?
Они снова умолкли, озадаченные, а я воспользовался паузой:
— Можно все-таки и мне сказать, раз уж вызвали именно меня? Приор Кроссбрин мудро и пророчески заметил, что брат Целлестрин изгнал из себя всего лишь малую часть, что и понятно, сколько зла могло быть в такой чистой душе?.. Я думаю, приор Кроссбрин, будучи человеком всецело мудрым, дальновидным, с широким охватом проблем, умеющим принимать просто замечательные по своей точности и мудрости решения… скажет нам, что брату Целлестрину будет нетрудно принять в океан своей безбрежной души такую малую часть тьмы. Он справится!
Целлестрин смотрел все это время на меня жалобными глазами, пугливо вздрагивал, снова опускал голову, упираясь подбородком в грудь, интеллигентно-хилую.
Кроссбрин смотрел на меня бешеными глазами, но молчал, я видел, как быстро сортирует мои слова, стараясь найти отравленное жало, но непросто найти то, чего нет, а я послал ему открытую и чуть ли не влюбленную улыбку, поклонился.
На него начали поглядывать, ожидая веское слово, он вздохнул и сказал тяжелым голосом:
— У нас никогда ничего подобного не было. Потому непросто принять решение, потому что оно будет примером…
— Лучше бы таких примеров не было, — сказал отец Мантриус и перекрестился.
Другие священники тоже начали креститься и бормотать молитвы, отец Аширвуд быстро посмотрел на грозного приора и сказал торопливо:
— Вопрос отложим до более полного сбора информации!.. Сейчас все свободны…
Я первым отворил дверь и вышел из комнаты, но застыл как вкопанный. Огромный зал с множеством горящих свечей сейчас погружен в мертвую тьму, осталась только эта небольшая часть, где по обе стороны от входа горят две большие свечи.
За спиной послышался сдавленный вскрик, это отец Аширвуд выдвинулся важно следом и замер в страхе. Отстранив его, начали торопливо выдвигаться и остальные члены совета приората. Лица сразу побледнели и вытянулись, в зале смертельный холод, колонны покрыты инеем, чувствуется движение ледяного воздуха.
Отец Мантриус вскричал громким голосом:
— Отец Ромуальд!.. Отец Рому…
Слева от меня прогрохотал недовольный голос:
— Чего орешь? Я не глухой.
Викинг в рясе, как он только здесь и появился, сдвинулся на два шага влево, осмотрелся и вдруг оказался в самом дальнем конце зала, как я понял, стараясь темную тварь держать между нами.
Оглядевшись, я увидел брата Целлестрина уже далеко от нас, так что тень в самом деле оказалась посреди строгого треугольника. Я не отрывал от нее взгляда, и снова меня пронзило странное чувство, что эта темная тварь смотрит на меня то ли за помощью, то ли за какой-то подсказкой.
— Постойте, — крикнул я, — позвольте мне, профессионалу, так сказать, по различным видам изничтожения и убирания…
Отец Ромуальд не двинулся с места, брат Целлестрин, тем более, сам в присутствии старших, не проявит инициативы, а приор сказал за моей спиной строго:
— Нужно всем троим…
— Нет, — прервал я и, повернувшись к тени, сказал громко: — Мы не хотим тебя уничтожать… да-да, некоторым хочется, но… перехочется.
За спиной услышал возмущенный ох со стороны отца Аширвуда, недовольные голоса приора и других священников, но я заговорил еще громче и отчетливее:
— Слушай только меня!.. Я понял, кто ты есть… и почему так присматриваешься ко мне. Мы не должны тебя уничтожать, ибо это… неправильно. Ты — часть души брата Целлестрина, и хотя не лучшая его часть, но все же часть… Мы не знаем, какие свойства понадобятся в будущем для выживания… для захвата новых земель в других мирах!.. и потому я говорю тебе — вернись к брату Целлестрину.
Отец Ромуальд прокричал со своего места трубным голосом:
