— Проблема, — сказал я, — быстро открыть портал, запихнуть нас и закрыть за нашими спинами?
Он кивнул и ответил гордо:
— И если не вернемся, то всем будет понятно, что погибли с достоинством и честью.
— Откуда понятно? — спросил я.
Он посмотрел на меня чуточку с недоумением.
— А как еще можем?
— Ну да, — побормотал я, — мы только так… но монахи могут и не понять… они ж монахи, у них широкие взгляды, будущее развитой демократии, а там не будь героем…
Отец Велезариус покачал головой, к нему подошли Кроссбрин и Аширвуд, все трое долго совещались, наконец аббат Кроссбрин сказал ровным голосом:
— Сегодня войти не удастся.
Я вскрикнул:
— Почему? Мы готовы!
— Они тоже, — ответил он зло.
— А что завтра? — спросил я. — Не будут готовы?
— Возможно, — ответил он и посмотрел на меня в упор. — Дело вовсе не в вас, брат паладин. Если откроем сейчас, не успеем запечатать портал до того, как сюда ворвутся силы Тьмы.
— Хорошо, — ответил я, — будем спать с мечами в руках. Как только, так сразу!
Он кивнул.
— Вас позовут сразу же. А отец Велезариус здесь останется до тех пор, пока не сообщит нам хорошие новости.
Возвращаясь со священниками, я наслушался мнений столько, что голова начала пухнуть, как наполняемый горячим воздухом шар Монгольфье.
Что там ниже, никто не знает, а когда начинают высказывать предположения, споры закипают такие, словно и не ученые люди собрались, а где-то в кабаке пьяные скотоводы заспорили, готовые к драке, у кого табуны лучше.
Известно только, что внизу Зло. Откуда взялось под Храмом — другой вопрос. Одни утверждают, что там начинается чистилище, а то и сам ад, другие говорят, что где святость, там и грех, все Зло мира начинает яриться и злобствовать, стягивается в ту сторону, где святость, чтобы навредить, сбить с пути, а то и уничтожить вовсе.
Мне эта точка зрения показалась самой реальной, вон как с братом Целлестрином, что сумел в себе отделить святость от греха, так и здесь сами монахи могли, наращивая в себе святость, загонять собственную греховность в подполье, здесь в буквальном смысле.
На подходе к моей келье догнал Бобик, довольный и облизывающийся, у каждого свои радости, а едва переступили порог, он тут же бухнулся на бок прямо посредине комнаты и широко зевнул, а я дополз до койки, рухнул вниз лицом и сказал вяло:
— Все, спать…
В коридоре послышался топот, Бобик зарычал и поднялся на всех четырех. В дверь постучали торопливо, с истерической поспешностью.
— Иду, — ответил я. — Бобик, лежать!..
Бледное лицо Жильберта показалось в дверной щели. Он перехватил мой взгляд, судорожно кивнул.
— Брат паладин…
— Что, — спросил я упавшим голосом, — прорвались?
— Нет, — сказал он быстро, — но говорят, что демонов сейчас нет близко…
— Тогда бежим, — ответил я. — За Сигизмундом послали?
— Рыцарь Света уже там.
— Эх, — сказал я с досадой, — от недосыпа у него будет слабая реакция.
Несколько священников вошли в зал с другой стороны, впереди отец Ромуальд. Он сразу же вскинул руки, затем сложил ладони у груди и забормотал молитву.
Меня подтянули ближе к группе, как я понял, чтоб Ромуальду было легче, я задержал дыхание, готовясь к переносу, но снова даже не тряхнуло, только стены вокруг иные, воздух жаркий, холодок смертельной опасности сразу проник во внутренности.
Сигизмунд с обнаженным мечом в руке уже возле стены, там же отец Велезариус, он даже ухо приложил к стене и прислушивается настолько долго, что я тихохонько подошел к группке, где в окружении священников стоит аббат, сказал самым почтительнейшим тоном:
— Отец Бенедарий, нашего самоотверженного отца Терца стоило бы… реабилитировать.
Кроссбрин воскликнул в негодовании:
— Самоубийцу? Вы понимаете, что говорите?
— А вы? — спросил я. — Он совершил высший подвиг, какой только возможен! Отдал душу свою на вечные муки, только бы уберечь наших братьев от жуткой гибели в когтях этих тварей!..
Приор побагровел, собираясь возразить резко и яростно, но отец Леклерк, воспользовавшись крохотной паузой, бросил на меня беглый взгляд и вставил:
— Отдать жизнь за товарищей — это искупление любой вины. Самопожертвование — высшее для христианина!..
— Самопожертвование, — сказал отец Мальбрах значительно.
— Отдать свою жизнь, — сказал отец Муассак, — дабы жили другие…
Приор зло зыркнул в их сторону, умолк, даже отец Аширвуд, его первый помощник и верный соратник, молчит, а это значит очень многое.
Настоятель слабо пошевелился, все мгновенно умолкли, а он в полной тишине произнес веско:
— Место захоронения отца Терца найти, раскопать, кости перенести в усыпальницу для наших монахов. Отслужить по его душе заупокойную и вознести Господу молитвы о его великом подвиге! Все, приступайте.
Я подивился, как почти половина священников не просто отправилась выполнять его приказ, а помчалась трусцой, ай да аббат, ему бы командовать битвой при Азенкуре, победа была бы у Шарля де Альбре.
Аббат повернулся ко мне, в его взгляде я распознал глубокое сочувствие, хотя не понял причины, но в этот момент по защитной стене прошли некие тени, холод вонзил острые зубы даже в мои кости.
Я напряг все чувства, начал всматриваться с такой интенсивностью, что затрещали виски.
— Отец Велезариус, — прошептал я тихохонько, — их там трое?
Он повернул голову, взглянул на меня с угрюмой настороженностью.
— И вы их видите?
— Смутно…
Он сказал голосом обреченного к смерти человека:
— Значит, совсем близко.
Аббат сказал ровным и до жути бесстрастным голосом:
— Кто бы там ни был… они знают о Маркусе. И тоже готовятся. Только они совершенно не пострадают… в отличие от людского рода. И надеются выйти на поверхность и стать властелинами земли.
Сигизмунд тихохонько вскрикнул, а я сказал так же ровно:
— Понимаю вас, отец Бенедарий.
Он поинтересовался:
— Что именно?
— Почему, — пояснил я, — разрешаете нам спуститься в те запрещенные пещеры.
Сигизмунд смотрел непонимающими глазами, аббат бросил короткий взгляд в его сторону, а мне сказал кротко:
— Что ж… вы понимаете также, что мы поможем… в меру своих сил. К сожалению, наша мощь не простирается дальше территории Храма.
