Книга Братья наши меньшие, страница 86. Автор книги Владимир Данихнов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Братья наши меньшие»

Cтраница 86

За дверью шумело море. Оно накатывало на берег, тащило за собой камни-голыши и коричневые водоросли, пустые сигаретные пачки и пластиковые бутылки из-под лимонада и гашиш-колы. Оно когда-то было чистое, это море, а потом пришли люди и изгадили его.

Я остановился. Где-то далеко, за стенами и потолками, трещали автоматы, где-то далеко рвались гранаты и сыпалась штукатурка, она покрывала волосы ровным слоем, будто перхоть.

А здесь шумело море.

— Ты слышишь? — спросил я у Наташи.

Она, кажется, не понимала меня, держала меня за рукав и часто-часто дышала, а на лбу ее, как алмазы, блестели капельки пота.

— Чего?

— Море, — сказал я. — Поблизости шумит море.

— Пойдем, Кирилл… — прошептала она и потянула за собой, но я не сдвинулся с места. Мы стояли в длинном коридоре, пол которого покрывал протертый жесткий ковер; ниши в стенах были драпированы красной бархатной тканью. Были здесь и двери, по три в каждой стене. Они казались старинными: массивные, лакированные, с бронзовыми ручками, выполненными в виде львиных морд.

— Море, — сказал я и сделал шаг вперед; прислушался, пытаясь понять, за какой же дверью оно шумит.

— Мне тоже плохо, — прошептала Наташа. — Я тоже видела это! Но не время сходить с ума, Кирилл, пожалуйста, пойдем, пойдем, пойдем…

Я подошел к первой двери, стукнул по косяку и прислушался; нет, море шумело не здесь.

— Когда я был маленький, Наташа, я жил в другом городе. В маленьком городе у моря. Я жил у тетки. Она — хорошая женщина, но у нее были свои дети, трое детей, а тут еще я приблудился. Я тебе говорил, что муж ее погиб в горячей точке и она справлялась с нами одна?

— Кирилл…

Я подошел к следующей двери. Дернул за ручку — дверь была заперта

— Тетя не всегда успевала следить за мной. Ей не всегда хватало времени на меня. Я рос… как бы это сказать… самостоятельным. Узнавал мир сам. Ненавидел теткиных детей без особых на то причин. Они на самом-то деле были приятные ребята. Всякое, конечно, случалось. Драки, перебранки. В такие моменты мне казалось, что тетя всегда держит сторону родных детей, и я убегал к морю. Я шел не на городской пляж, где собирались крикливые туристы, а пытался найти местечко поукромнее, тише. Но даже там море выносило на берег всякую гадость. Спички, окурки, бумажки, бутылки. Чтобы не видеть этой дряни, я садился на берегу и закрывал глаза, просто слушал море. В какой-то книжке я прочел, как ребенок якобы разговаривал с морем, и оно отвечало ему. Я попытался заговорить с моим морем, но теткин старший сын, звали его Егор, подслушал меня и высмеял. С тех пор я никогда не заговаривал с морем. С тех пор я молчал с морем и просто слушал, о чем оно шумит. Жаль, оно всегда шумело непонятно о чем.

— Это ты к чему?

— Откуда я знаю. Я ж сказочник. Люблю рассказывать никому не нужные сказки. Потом горячая точка пришла на берег нашего моря, и пляж заминировали. Егор однажды пошел на пляж собирать ракушки, и ему оторвало ногу.

Я подошел к третьей двери. Повернул ручку — она поддалась, и дверь бесшумно открылась. Наташа за моей спиной шумно вздохнула и вскинула пистолет; ствол его покачивался в опасной близости от моего уха.

В комнате на стене висело видеоокно. Хорошая модель, полный эффект присутствия; марка «Panakonik». В окне шумело море, наседая на покрытые пеной волнорезы. Небо стало пепельно-серым, как перед дождем, и отважная чайка носилась над волнами, кричала что-то, опускаясь к самой воде, а потом расправляла крылья и поднималась в самую высь.

Говорят, на сочинском побережье перебили и съели всех чаек.

Перед видеоокном на расшатанном табурете сидел к нам спиной Прокуроров. Он мял в руках бандану и сморкался в нее, а на полу перед ним валялся пистолет.

— Ах ты, сволочь!.. — крикнула Наташа, надвигаясь на Прокуророва. — А ну встань! Встань, подонок!

Он не вставал, и я удержал Наташу за локоть. Кивнул ей; она нехотя спрятала оружие. Я подошел к Прокуророву и опустился перед ним на колено.

Прокуроров плакал. Он вытирал слезы с опухших глаз, открывал рот, будто пытался что-то сказать, но ничего не говорил, а только чихал, тихо и тонко, как грудной младенец.

— Что случилось, Прокуроров? — —спросил я.

— Пусть он покажет нам, как выбраться из этого проклятого клуба… — сказала из своего угла Наташа. — Мы можем бродить тут вечно! А если и выбредем куда-нибудь, то наверняка наткнемся на «желтых».

Очнись, Прокуроров! — Я толкнул его в плечо. Он качнулся и прошептал сквозь слезы:

— Меня зовут Кеша.

— Иннокентий Прокуроров! Звучит, а! — Я улыбнулся.

Прокуроров неуверенно улыбнулся в ответ.

— Да что ты с ним возишься! — возмутилась Наташа и погрозила Прокуророву пистолетом.

Иннокентий втянул голову в плечи, а бандану прижал к лицу, спрятался за ней. Его трясло как припадочного.

— Помолчи! — крикнул я Наташе. — Послушай, Кеша… да не плачь ты! Что случилось?

— Я говорил шефу, не верьте им, никому не верьте, потому что предадут, как пить дать предадут, нет в них ничего святого, меж собой перегрызутся, в глотки вцепятся ради власти; но нет, шеф не слушал, шеф всегда прав, а Прокуроров — дерьмо на палочке, нет у него слова, тварь он дрожащая, никто его не слушает, а ведь он правду в лицо говорит, все, что думает, скажет — только попросите…

— Кеша! — Я встряхнул его. — Успокойся! Я тебя понимаю. Но послушай: нам надо выбраться из этого дома. И тогда мы поговорим с твоим шефом. Попытаемся что-то исправить. Потому что эта стрельба, кровь, дележ власти — все это неправильно, ты прав. Только… только помоги нам, хорошо?

Прокуроров спрятал бандану за пазуху; только кончик ее остался торчать из-под бортика пальто. Он посмотрел на меня, словно не узнавая, и сказал:

— А Панина, дружка твоего, вешать повели. Он неплохой парень. Всем со мной делился. Часто рассказывал, как отомстит тебе, что будет при этом чувствовать. Рассказал мне и о своей любимой девушке, и о той сучке, которая разрушила ему жизнь. Он все мне рассказывал. Он хороший парень, этот Панин. Только сейчас его, наверное, уже повесили, и он больше никому ничего не расскажет, будет висеть со сломанной шеей, и молчать, и качаться на ветру.

Некая мысль пришла мне в голову. Что-то было в словах Прокуророва, но я не мог понять, что именно. Девушка Панина? Любимая? Алиса Горева?

Я залез рукой за пазуху и нащупал фотографию, о которой и думать забыл. Карточку я подобрал в гараже у Панина черт знает сколько времени назад. Или это было вчера?

С фотографии улыбалась молодая девчонка, возраст которой приближался к нескольким тысячам.

Я показал фото Прокуророву:

— А фотографию любимой он тебе не показывал? Это, случаем, не она?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация