— Не слишком ли это рискованно? — спросил Нат. — Вдруг нас именно там и поджидают?
— Есть одна вещь, Нат, которая никогда не меняется, — ответил Фред с самодовольным смешком.
— Какая же?
— Мера человеческой глупости, — сказал журналист. — Если меня спросят, куда я еду, в чем я лично сомневаюсь, я отвечу, что должен написать репортаж о невадских луговых собачках. И меня пропустят. Готов спорить на что угодно.
Вскоре впереди замаячили каменистые вершины холмов, и журналист посерьезнел.
— О'кей, — сказал он. — Однажды я уже проделывал нечто подобное, но сейчас из-за опасности эпидемии могут быть предприняты дополнительные меры предосторожности. Сделаем так: ты выйдешь раньше, переберешься через эти холмы и обойдешь первую контрольную зону, где досматривается только машина — багажник, ящики под сиденьями и прочее. Твоя задача — незаметно добраться до зарядно-аккумуляторной станции дальше по шоссе и спрятаться в туалете. Я подъеду к ней и поставлю машину на зарядку. Ты должен незаметно залезть в багажник, после чего мы поедем на вторую контрольную зону, где проверяют только документы. Такой порядок был здесь раньше, и если он сохранился, мы проскочим. Если изменился — ума не приложу, как и быть!
Нат сделал все, как ему было сказано. На его счастье, на зарядной станции стояло несколько грузовых каров. Под их прикрытием он забрался в багажник БМВ и бесшумно закрыл крышку. То же самое — с незначительными вариациями — повторялось каждый раз, когда они пересекали границу очередного штата, и Нат убедился, что Фред прав: на маленьких, редко посещаемых пограничных пунктах охранники не так внимательны, как следовало бы.
— Ты должен признать: Америка — огромная страна! — напыщенно сказал Фред, когда они миновали еще один контрольный пункт.
— Я знаю, — отозвался Нат. — Если помнишь, когда-то я тоже здесь жил.
— Я только хотел сказать, что в Америке тебя ищет далеко не каждый полицейский.
— Достаточно и одного, если не повезет, — проворчал Нат.
Между Арканзасом и Теннесси Фред почувствовал себя настолько уверенно, что при проверке на очередном контрольном пункте даже расхвастался. Лежа в багажнике, Нат слышал, как он говорит:
— …Да-да, та самая история. Это я ее раскопал и написал статью в «Метрополитене».
— А вы сами видели того парня? — спросил полицейский.
— К сожалению, не довелось. Говорят, он выглядит как настоящее чудовище, но я так не думаю.
Нат был так возмущен, что едва не выскочил из багажника. Фред вел себя совершенно непрофессионально. Хуже того — он вел себя как последний кретин!
— Я просто делаю своему издательству дополнительную рекламу! — возразил журналист, когда Нат потребовал, чтобы впредь он держал язык за зубами.
— Вряд ли легавые читают твой дорогущий журнал, Фред. Но если ты и дальше будешь болтать что в голову взбредет, кто-нибудь из них может задуматься, куда и зачем знаменитый Фред Арлин едет по этой богом забытой дороге, и поднять тревогу.
— Вряд ли. У полицейских мозги куриные, это всем известно! — небрежно бросил Фред.
Нат только головой покачал. Если его спутник действительно относился к элите пишущей братии, значит, американская журналистика сделала еще несколько шагов к полному вырождению. Впрочем, в том, что Фред Арлин по меньшей мере востребован, сомнений быть не могло. На протяжении всего путешествия с ним то и дело связывался ведущий редактор, требовавший новых материалов по теме «замороженного человека». К счастью, Нату удалось убедить Фреда ничего не сообщать в журнал о последних событиях до тех пор, пока он не встретится с Альбертом Нойесом и не узнает, что тот хотел ему сообщить. Кроме того, Ната не оставляло предчувствие, что после этого разговора ему — а то и им обоим — может понадобиться надежное убежище, и Нат надеялся, что «Метрополитен» сумеет что-то для них сделать. Конечно, слишком полагаться на это не стоило, но других вариантов у него просто не было.
Альберт Нойес не стал приглашать Ната домой. Вместо этого он назначил ему встречу в парке Франклина. Нат хорошо помнил красивые, ухоженные и чистые парки Вашингтона в классическом французском стиле — с фонтанами, широкими гравиевыми аллеями и многочисленными скамьями. Парк Франклина был по-прежнему чистым, но и только: почти вся зелень исчезла, фонтаны не работали, и ветер носил по аллеям тучи мелкой серой пыли, которая противно скрипела на зубах, несмотря на респираторы.
Дойдя до нужной скамьи, Фред и Нат уселись и стали ждать.
Прошло добрых полчаса, прежде чем в конце аллеи появилась щуплая старческая фигурка, которая, заметно прихрамывая и тяжело опираясь на трость, двигалась к ним. Нат хорошо помнил, каким непоседливым, деятельным, энергичным был доктор Нойес, когда они вместе работали во «Врачах за Справедливость», и поразился перемене, произошедшей с его старым другом. Теперь он выглядел усталым и опустошенным. Оставалось только надеяться, что вся его энергия не была растрачена впустую.
— Я подобрал кое-какую информацию об Альберте, — шепнул Нату Фред. — Он — старейший лоббист и оппозиционер в Вашингтоне. Несомненно, у него есть компромат буквально на каждого, кто когда-либо поднимался в высшие эшелоны власти. Только благодаря этому он до сих пор не превратился в политический труп.
Подковыляв к скамье, Альберт тепло обнял поднявшегося ему навстречу Ната и, опираясь на него, тяжело опустился на скамейку. Он был бледен нездоровой, мертвенной бледностью, а его высокий лысеющий лоб блестел от испарины.
— Что с тобой, Альберт? Ты не болен? — участливо спросил Нат. По сравнению с их прошлой встречей на приеме у президента доктор Нойес заметно сдал и постарел.
— Думаю, жить мне осталось всего ничего, — ответил Альберт, отдышавшись. — Конец уже близок. Долгожданный конец, — добавил он, подумав.
— Мне кажется, ты еще поживешь, — осторожно заметил Нат, стараясь, чтобы его слова не прозвучали слишком откровенной ложью. По правде сказать, его старый друг выглядел действительно скверно.
— У меня осталось только одно дело, и я его еще не закончил. Вот доделаю, и… — Каждое слово давалось Альберту с трудом. Нат ясно видел, с каким напряжением работают его старческие легкие. — Ты наверняка помнишь, что, когда тебя убили, Мэри ждала ребенка…
Фред навострил уши, а Нат почувствовал, как часто забилось его сердце. Что ж, подумал он мельком, по крайней мере, мое тело хоть как-то реагирует на то, что я слышу и думаю. Не сводя взгляда с лица старика, он медленно сказал:
— Мне давно хотелось узнать, что с ним случилось. Ты что-нибудь знаешь?
— Твой сын, Патрик, тяжело болен.
— Ты хочешь сказать, что он… жив? — потрясенно проговорил Нат. — Но я думал…
— Я делал для него все, что мог, хотя это было нелегко.
— Где он?
— Здесь, неподалеку. Мне всегда казалось, что во вражеской цитадели он будет в куда большей безопасности, чем в каком-нибудь медвежьем углу, где ему было бы очень трудно помочь.
