— Что ты имеешь в виду?
— Сейчас расскажу. Патрик… Он пошел по твоим стопам и стал одним из самых активных и авторитетных сторонников реформы здравоохранения. Неприятности, как говорится, не заставили себя ждать. Реакция правительства была очень жесткой. Де-факто Патрик оказался в положении изгоя.
— Почему ты ничего не сказал мне в прошлый раз?
— Я не мог говорить открыто. Мне было известно, что все, о чем мы говорим, подслушивается, записывается и будет передано заинтересованным лицам, поэтому я старался говорить намеками, но не слишком преуспел. Я как раз собирался сказать тебе все напрямую, но меня вышвырнули раньше. Ты сам видел, как быстро это проделали.
— Но ведь ты выступал за то же, что и я… и Патрик. Почему тебя не отправили в ссылку, в тюрьму, или что у вас теперь делают с теми, кто выступает против официальной линии? Депортируют в другой штат?
Альберт усмехнулся:
— Меня не трогали, потому что у каждого человека я умел найти его уязвимое место, его ахиллесову пяту. Моя осведомленность о неблаговидных поступках некоторых высокопоставленных лиц обеспечила мне относительную безопасность в садке с голодными пираньями, официально именуемом Правительственным советом.
— Значит, теперь это так называется?
— Да. Но какое бы название он ни носил, я с ним слишком сроднился. Я знаю — меня давно не считают по-настоящему опасным, но и пропуск на заседания отобрать не решаются.
— Как ты думаешь, сейчас за нами тоже следят?
— Вряд ли. Эта скамья находится в мертвой зоне между двумя следящими мониторами. Я узнал об этом много лет назад и время от времени использую ее для встреч. В городе есть несколько таких мест, и большинство из них мне известны.
— А о Мэри ты можешь мне что-нибудь рассказать?
Старик тяжело вздохнул и положил руку ему на плечо.
— В последний раз твою жену видели, когда она возвращалась в Венис, чтобы помочь эвакуировать частный дом престарелых.
Это был страшный удар, хотя Нат и готовился к чему-то подобному. Альберт, должно быть, почувствовал, как ему тяжело, потому что не прибавил ни слова и только сочувственно качал головой. Даже Фред, не имевший ни малейшего представления о деликатности и такте, встал и, отойдя в сторону, сделал вид, будто разглядывает чашу пересохшего фонтана.
— А как же… мой сын? — спросил наконец Нат. — Как ему удалось выжить, если Мэри погибла во время землетрясения?
— Когда разразилась катастрофа, он был с няней; она-то и увезла его подальше от опасности. Когда я разыскал его, Патрик жил у твоих друзей на Голливудских холмах. Ты, наверное, помнишь их? Их звали Боб и Кейт.
— Боб и Кейт? — переспросил Нат, вспоминая.
— Да. Малыш пережил серьезную психическую травму. Да что греха таить — нам всем пришлось нелегко. Именно после землетрясения я решил навсегда покинуть Лос-Анджелес. И многие, очень многие поступили так же. Я стал жить в Нью-Йорке, а Патрика взяла на воспитание Лайза.
— Сестра Мэри… — кивнул Нат. Он сразу вспомнил Лайзу, которая казалась бы точной копией Мэри, если бы не располнела. Насколько он знал, между двумя сестрами всегда существовали самые близкие, доверительные отношения, и он не сомневался, что его сыну было так хорошо с теткой, как это только возможно при сложившихся обстоятельствах.
— А Лайза еще жива? — спросил он.
Альберт Нойес покачал головой:
— Нет. Она умерла уже довольно давно. Мне очень жаль, Нат.
Они еще немного помолчали, потом Нат сказал:
— Я привез документы, касающиеся Рэндо, Мартина Рэндо. Помнишь, мы с тобой все пытались собрать улики против него?
— А-а, эти чертовы документы!.. — протянул Альберт. — Где я их только ни искал после того, как ты… погиб, но так и не нашел. В конце концов я решил, что они потеряны или каким-то образом попали в руки Мартина. Где, черт тебя побери, ты их откопал?
— Именно что откопал. Мой дом затонул, как ты знаешь. Я нырял под воду и достал их. Они были заперты в специальном контейнере, который мы с Мэри хранили в подполе.
— Значит, ты их привез?
— Да.
По лицу Альберта скользнуло выражение безнадежности и полной покорности судьбе. Потом он улыбнулся. Нату показалось — он знает, что означает эта смена выражений. Десятилетиями Альберт наблюдал, как Мартин Рэндо создает могущественную медицинскую корпорацию, и был бессилен ему помешать. Несомненно, это давалось ему нелегко.
— Что ты собираешься с ними делать? — спросил он наконец.
— Хочу довести до конца то, что мы с тобой когда-то начали.
— Но за это время… многое переменилось, Нат. И я боюсь, что теперь эта история никого не заинтересует.
Сначала Нат не поверил своим ушам, потом в нем шевельнулся гнев:
— Послушай, ведь именно ты в свое время вдохновлял меня на борьбу. Неужели мир настолько изменился, что не хочет замечать преступлений, которые происходят у всех на глазах?
— В те времена, как ты помнишь, у нас было слишком мало доказательств, чтобы мы могли выдвинуть против Рэндо официальное обвинение. Мы знали, что доктора Вассерстрома убили, но мы не могли доказать это тогда, и я сомневаюсь, что нам удастся это теперь.
— Отец рассказывал мне, что после окончания Второй мировой войны несколько евреев посвятили свою жизнь поискам и уничтожению нацистов, сумевших скрыться от правосудия. Эти люди считали, что есть преступления, для которых нет и не может быть срока давности. Даже когда большинству из них было уже далеко за восемьдесят, они продолжали работать, выслеживая уцелевших военных преступников по всему миру, доставляя их в Европу и предавая суду. Это я и называю справедливостью.
— Это не справедливость, Нат. Это месть.
— Но и справедливость тоже. Вспомни, как называлась наша группа: «Врачи за Справедливость». Я не верю, что ты мог забыть!
Альберт еще раз тяжело вздохнул, и Нат заметил, что у него дрожат руки.
— Я никогда не был таким храбрым, как ты, Нат. Думаю, поэтому Рэндо убрал не меня, а тебя.
— Что за чушь ты несешь?! Меня застрелил какой-то подросток — самый обычный подросток из неблагополучных. И он признался…
Нойес покачал головой.
— Все было продумано и подготовлено заранее, — проговорил он ровным, невыразительным голосом. — В наш век многое, если не все, решала сила. Как я мог надеяться справиться с этим один?..
— Ты хочешь сказать, что убийцу подослал ко мне Мартин? — Нату все еще не верилось.
— Конечно, кто же еще? Ведь ты собирался погубить его!
— Но я был не один. Или, может быть, он пытался убить и тебя?
Альберт Нойес отвел взгляд.
— Нет.
