— Следуйте, пожалуйста, за мной, — сказал человек в плаще и направился вверх по широкой лестнице.
Обиходов пошел следом. Шаркающий звук шагов многократно усиливался, отражаясь от еле видимых в темноте высоких сводов. К звуку шагов и потрескиванию факела примешивался еще один звук, плохо различимый, напоминавший человеческий голос, доносившийся как будто издалека. Обиходов, напрягая зрение, пытался разглядеть то, что его окружало. Молодой человек с факелом, поднявшись на один пролет лестницы, свернул в боковой проход. Обиходов не заметил в темноте выступавший угол и больно ударился плечом.
— Черт! — ругнулся сквозь зубы. — А свет нельзя включить?
— Света здесь нет, — невозмутимо ответил его провожатый.
Они остановились перед еще одной дверью.
— Вам нужно одеть вот это, — молодой человек протянул Обиходову сверток.
— Что это?
— Плащ.
Обиходов взял сверток.
— Слушай, командир, а что здесь вообще происходит? — спросил он доверительно.
— Эвокация, — коротко ответил «командир».
— Понятно, что эвокация, — сказал Обиходов. — А что это такое?
— Я не знаю, — молодой человек пожал плечами. — Я только провожаю гостей до этой двери. Всем объясняют, перед началом занятия, кто не хочет, может отказаться. Но вы опоздали к началу…
— И многие отказываются?
— По-моему, никто.
— Значит, оргия, — догадался Обиходов. — Эх, где наша не пропадала! — он натянул на себя плащ. — Больше ничего не положено? Маска там, что б как в кино.
— Нужно еще подписать вот это, — молодой человек протянул лист бумаги.
— Кровью? — спросил Обиходов.
— Зачем кровью? — не понял шутки юноша. — Вот ручка.
— А ну-ка, посвети! — в прыгающем свете факела Обиходов прочел:
«Я, (пробел), соглашаюсь участвовать в сеансе групповой терапии, называемом „обряд эвокации“ абсолютно добровольно и без малейшего принуждения. По окончании его обязуюсь не предъявлять никаких претензий в адрес исследовательского Центра „Камарг“.
Подпись.»
— Ну, точно — оргия, — решил Обиходов и размашисто подписал бумагу. — Что еще?
— Теперь тихонечко заходите, — сказал молодой человек. — Садитесь там прямо на пол и сидите. Запомните, ваш номер — двенадцать, — с этими словами он приоткрыл дверь, ровно настолько, чтобы Обиходов смог втиснуться в нее боком. — Желаю приятно провести время.
Лунный свет проникал в эту комнату через маленькое оконце под самым потолком. Проникал и рассеивался без следа, как единственная капля молока в чашке черного кофе. Обиходов стоял неподвижно, привыкая к темноте, через несколько секунд он смог уже различать силуэты, черные на черном. Несколько человек в плащах с капюшоном сидели на полу, образуя круг, в центре которого в старинном кресле с высокой спинкой восседал некто.
— Назови свой номер, незнакомец, — Обиходов узнал голос Дудкина, измененный готической акустикой.
— Номер… двенадцать, — ответил Обиходов.
— Приветствуем тебя, двенадцатый! — сказал Дудкин.
— Приветствуем тебя, двенадцатый! — хором повторили все присутствующие.
— Ея, ый-ый! — отразилось от сводов и воцарилась тишина.
Обиходов сообразил, что от него ждут, когда он усядется. Он подошел к кругу, сидящие потеснились и Обиходов опустился на приятно прохладный пол.
— Продолжай, шестой! — распорядился Дудкин.
— Я… я не могу не лгать, — раздался приглушенный мужской голос, слегка дрожащий от волнения. — Я лгу на работе коллегам. Просто так, бескорыстно. Сочиняю какие-то нелепые истории. Однажды, в разговоре соврал, что служил в армии. Очень глупо. Я даже на военных сборах ни разу не был. Меня можно было раскусить в два счета, а я продолжал врать и при этом понимал, что все понимают, что я вру. Или вот еще случай. Я приехал в Москву в командировку. Зимой. Вышел поздно вечером на Тверскую. Холод был собачий, ветер пронизывающий. Вокруг ни души. Смотрю, мне навстречу идет человек. В легком пальтишке, без шапки. Короче, иностранец, причем из какой-то южной страны. Видно, что замерз уже до последней возможности, вот-вот упадет. И этот иностранец схватил меня за рукав и бормочет: «Отель „Интурист“, отель „Интурист“». Понятно, что заблудился. А я Москву тогда еще плохо знал, и нет бы мне сказать, что мол, извини, брат, не знаю, где этот отель «Интурист», так я взял и махнул рукой куда-то налево, в сторону Тверского бульвара. Там, говорю. Туда идите. Он и пошел, почти побежал. Зачем я это сделал, до сих пор не пойму. Это ведь уже почти преступление. До сих пор перед глазами эта картина: промерзший пустынный город, метель метет и человек в легком пальто, которого я отправил в никуда. Может, он там упал где-нибудь на бульваре и замерз насмерть.
Акустика была такая, что невозможно было даже точно определить откуда доносился этот голос. То казалось, он совсем близко, то на другом конце комнаты.
— Я лгу жене, — продолжал незнакомец. — Очень много ей лгу. Когда-то у меня были… отношения, с одной женщиной. И тогда я лгал жене вдохновенно, с наслаждением. Это была феерическая ложь. Я придумывал невероятные вещи. Несуществующие командировки, встречи одноклассников, ночные авралы на работе. Один раз я даже специально подстроил автомобильную аварию. Небольшую, конечно. Без жертв. Но настоящую. Чтобы оправдать свой поздний приход домой. Я чувствовал себя резидентом иностранной разведки, который день и ночь находится на задании. Это такая увлекательная игра, которая сама по себе, может, даже приятнее, чем секс. Потом отношения с этой женщиной закончились. Я больше не изменяю жене. Но не могу ей не врать. Иногда гораздо проще сказать правду. Например, что в субботу собираюсь с друзьями пойти выпить пива. Что дурного в том, чтобы выпить пива с друзьями? Но эта правда кажется мне такой унылой, такой скучной. И жизнь моя кажется унылой и скучной. И я вру. Опять придумываю что-то. Хочу снова завести любовницу, чтобы был повод врать, чтобы я снова чувствовал себя резидентом иностранной разведки. Не знаю, почему так происходит. Может быть, страх перед разоблачением дает мне адреналин. Кто-то прыгает с парашютом, кто-то лезет в горы, а я лгу. Это мой экстремальный спорт. Мой наркотик.
Шестой замолчал. Некоторое время все собравшиеся слушали повисшую в воздухе тишину.
— Ты закончил, шестой? — спросил Дудкин.
— Да, закончил, — раздался печальный голос.
— Хорошо, — сказал Дудкин. — Так что же нам положить на алтарь? Какую конкретно жертву ты приносишь темным богам?
— А разве того, что я во всем этом признался недостаточно? — спросил шестой, несколько удивленно.
— Признаваться во лжи в полной темноте, когда ни единая душа не может тебя узнать, какая же это жертва?
— Что же я должен сделать?
