– Вот и я думаю то же. Примут ли? Господь хоть и появился в Галилее, но пришел в Мир, а не только на Землю обетованную. Разве Он – Бог одних иудеев, а не Бог эллинов, филистимлян, фракийцев, эфиопов?.. Что скажешь?
– Если святой отец позволит, то ученик его Прохор скажет, что лучшее у Матфея – это Нагорная проповедь, поучение о молитве и слова, обращенные к Богу: «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царство Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе…»
– Твоя правда, Прохор. Нагорная проповедь – ключ к разумлению. И о молитве правда твоя. Что ты еще приготовил?
– Вот Марк, ученик Петра, тоже повествует о Благой вести. Читать?
– А есть ли у него об обещании Христа Иоанну пребывать на земле до второго пришествия Господа?
– Нет, отче. Этого у Марка нет.
– Тогда Марка не надо. Вот ты читаешь Марка, а я слышу: не знал он Иисуса. Слово Марка – это слово Петра. А что скажет Петр, мне известно… Нет, я хочу послушать того эллина, «врача возлюбленного», бывшего в Риме с Павлом, апостолом языков.
– Лукана? Но тот тоже перечисляет иудейское родство Спасителя:
Иисус, начиная Свое служение, был лет тридцати, и был, как думали, сын Иосифов, Илиев, Матфатов, Левиин, Мелхиев, Ианнаев, Иосифов, Маттафиев, Амосов, Наумов…
Думаю, что перечисление это опять соль на рану тех, кто не знает Бога Израилева.
– А есть ли у Лукана повествование об обещании Иоанну бессмертия?
– Нет, отче. Этого у Лукана тоже нет. Что мне нравится у этого эллина, так это описание Христа как спасителя всех народов, а не только народа Божия. Я думаю, это проповедь Павла.
– Ты прав, Прохор. Это проповедь Павла. А его не было с нами, когда Господь говорил, как сложатся наши с Петром судьбы. Я, хоть и не люблю Павла (не могу простить ему кровь святого Стефана, его гонения на Иисуса), но в чем он прав: Христос – истинно Бог всех народов. И белых, и черных, и желтых, и красных. И мы в своем Благовесте будем говорить и для праведного иудея, не желающего делить благодать Божию с необрезанным, и для вожделенного эллина, поклоняющегося Зевсу, не знающего истинного Бога и потому лишенного Его благодати. Это будет Евангелие любви, ибо нет выше мудрости, чем изреченная Христом Заповедь: «…любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга». И нет, как ты знаешь, больше на земле другого такого человека, который слышал бы эти слова из Божественных уст нашего Спасителя Иисуса Христа.
Иоанн понимал: самое большое, что он, последний из двенадцати, может еще сделать для проповеди Учителя и строительства христианской церкви, Церкви живого Бога, – это ввести в мир новые священные книги. И книги эти он должен связать с канонами Библии. И только на такой скале выстроится и будет стоять новая вера. И потому его, Иоанна, Благовест должен быть возвышеннее, боговдохновеннее, чем жизнеописание Учителя в Благовестах Матфея, Марка, Луки.
Он видит свой Благовест иным. Ибо не с земных корней, возлюбленные мои, надо начинать родословную Иисуса. Нет! И первое, что он сделает, – разъяснит людям, даст им ясное представление о божественной природе Христа…
Нет, не с Авраама, родившего Исаака, начнет он свой Благовест, не с Сына Человеческого, а с Сына Божиего, пришедшего к людям и возвестившего о любви и спасении через покаяние…
Он – Сын Божий: вот начало начал!
В задумчивости застыл Иоанн. Молчал и Прохор. Тишину нарушали только шум прибоя и далекие крики чаек.
Иоанн закрыл глаза и увидел себя юношей, плывущим с Учителем в лодке по волнам Галилейским. Вдали вершины гор, покрытые синими зарослями. Несколько лодок застыли в отдалении. Он, Иоанн, впервые может поговорить с Учителем наедине… Иоанн, хоть и получил от Учителя прозвание Сын Громов, робеет. Учитель смотрит на него и подбадривает: «Хочешь что-то спросить?» Это были минуты счастья. Иоанн переживает их снова и снова. Переживает и горюет, ловит в окружении своем знаки: не забыл ли Учитель своего любопытного ученика… Ведь прошло уже более половины века, как они расстались. Но что для Господа век!
Неожиданно над скалами среди первозданной тишины ослепительно полыхнула молния и загремел гром, раскатами прокатился по острову и пошел, пошел эхом гулять по ущельям. И Иоанн понял: это Дух Святой спустился, чтобы надиктовать ему Благовест, чтобы, соединившись с теми тремя Евангелиями – от Матфея, от Марка, от Луки, – четвертым столпом стать в основание нарождающейся Христовой церкви.
И он заторопил Прохора:
– Пиши, брате Прохор, пиши… Пиши так: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…»
И верный ученик Прохор вывел на чистом свитке первую фразу, продиктованную ему единственным оставшимся на земле сподвижником Господа нашего Иисуса Христа, Его любимым учеником, апостолом Иоанном. Фразу, которая, по мнению позднейших христианских богословов, должна быть написана золотыми буквами для чтения на самых высоких местах всех церквей.
Прохор мысленно повторил сказанное Иоанном, потом произнес фразу одними губами, прочувствовал сердцем своим и стал быстро записывать то, что диктовал ему в приливе вдохновения вещий старец:
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть… В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его…»
Так под голубым небом Средиземноморья, вблизи Эфеса, рождалось последнее, четвертое, возведенное отцами церкви в канон Евангелие от Иоанна…
* * *
Утром, едва Иоанн проснулся, пришел Прохор и принес переписанный текст Евангелия. Иоанн поспешно схватил его и стал быстро читать. Хотелось еще раз прочесть, как он изобразил Иуду. Дело в том, что ночью ему был сон. И в том сне явился ему забытый уже Христов ученик апостол Иуда Симонов, который, как говорил об этом в своем Благовесте Матфей и как подтверждали евангелисты Марк и Лука, предал Учителя за тридцать сребреников. Прошли многие годы, но Иуда Симонов, или, как потом все стали называть его, Иуда Искариот, предстал перед ним во сне совсем молодым, таким, каким запомнил его Иоанн на вечере в Гефсиманском саду.
– Зачем оболгали меня? – спросил Иуда. – Ладно Матфей, Марк, Лука – они толком ничего не знают. Но ты, Иоанн, был ближе всех к Учителю и не мог не слышать наш разговор. Так зачем же ты написал, как они?
– Я написал то, что написал, – сказал Иоанн, поражаясь молодости первого покинувшего Иисуса ученика.
– Ты вспомни, Иоанн! Разве ты не слышал, что Он сказал мне: «Что делаешь, делай скорее». Это вы ничего не знали, а Он знал. Знал и не научил меня… Ты вот, Иоанн, тоже пишешь, как все. Ты пишешь, что Иисус сказал: «Истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст меня». Ученики стали спрашивать друг друга, о ком Он говорит. Ты, Иоанн, спросил: «Господи, кто это?» Иисус ответил тебе (он всегда почему-то отвечал на все твои вопросы): «Тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам». И, обмакнув хлеб, подал его мне. И тут как раз Он и сказал: «Что делаешь, делай скорее».
