– Что вы сделали с этим оружием?
– Два револьвера оставил себе, один отдал сыну.
– А как вы поступили с теми, которые оставили себе?
– Один, который я ношу в кобуре, всегда при мне, а второй
лежит в сейфе на работе.
– Давайте условимся: оружие, переданное сыну, будет
называться «револьвером младшего», то, которое хранится у вас в сейфе, –
«револьвером из сейфа», а третье – «револьвером из кобуры», – предложил
Гамильтон Бюргер. – Итак, после того, как вы передали обвиняемой «револьвер из
кобуры», вы вернулись на работу, открыли сейф и положили «револьвер из сейфа» в
кобуру?
– Возражения по вопросу имеются? – спросил судья Даккер.
– Нет, – ответил Мейсон.
– Хорошо, – заметил судья, – но мне кажется… Впрочем, если
нет возражений, я разрешаю свидетелю отвечать.
– Вы так поступили? – спросил Гамильтон Бюргер.
– Да, сэр, так.
– В тот же вечер?
– Да, сэр.
– В котором часу это происходило?
– Примерно… Примерно без пяти одиннадцать.
– После этого вы вернулись в квартиру обвиняемой?
– Да, сэр.
– Скажите, в этом случае у вас была возможность снова
осмотреть «револьвер из кобуры», вещественное доказательство номер 30?
– Да, сэр.
– Где он лежал?
– На кровати, под подушкой.
– Вы его осмотрели?
– Да, сэр.
– Да, сэр.
– Вы не заметили, был ли произведен выстрел из револьвера,
переданного вами обвиняемой?
– Возражаю против данного вопроса, так как он является
наводящим, недопустимым, не относящимся к делу и несущественным.
– Возражение отклоняется.
– Повторяю свой отвод на том основании, что вопрос ставит
свидетеля в такое положение, когда он будет лишен права что-либо отрицать.
– В таком случае, – заметил судья, – отвод принимается.
Обвинению предлагается продолжить свой допрос.
– Хорошо, тогда я задам вопрос в иной форме, – согласился
Бюргер. – Когда вы вторично увидели револьвер в квартире обвиняемой, что навело
вас на мысль осмотреть барабан оружия?
Свидетель заерзал на стуле.
– Вы принесли присягу, – грозно напомнил Гамильтон Бюргер. –
На этот раз в моем вопросе нет ничего такого, что могло быть поставлено
впоследствии вам в вину. Мне только хотелось знать, осматривали ли вы
револьвер?
– Да, сэр, осматривал.
– Что вы заметили?
– Что в барабане нет одного патрона.
– В каком состоянии находился револьвер, когда вы передали
его обвиняемой?
Свидетель опять заколебался, не зная, как быть.
– Барабан был полон, – ответил он наконец.
Вы знали об этом?
– Да.
– Откуда же?
– Перед отъездом из Лас-Вегаса я полностью его перезарядил,
так как полагал, что он может понадобиться мне.
– Это было связано с вашим визитом вечером того же дня к
обвиняемой, которая могла воспользоваться этим оружием и убить Джорджа
Кассельмана, не так ли?
– С разрешения суда возражаю, – громко произнес Мейсон, – в
связи с тем, что вопрос является недопустимым, не относящимся к делу и
несущественным. Кроме того, он связан с нарушением профессиональной этики со
стороны обвинения. Обвиняемой нельзя вменять в вину показания этого свидетеля,
что бы он ни говорил или какие-либо суждения он ни высказывал.
– Возражение принято, – объявил судья Даккер. – Обвинение,
безусловно, должно отдавать себе отчет в том, что соображения свидетеля не
имеют никакого отношения к делу. Опрос вообще ведется удивительным образом. Суд
полностью осознает, что дело не свидетеля, а обвиняемой, поэтому ее виновность
или невиновность может быть установлена исключительно с помощью показаний и
улик. Присяжные должны полностью игнорировать данный вопрос окружного
прокурора, а также любые выводы, которые могут быть сделаны жюри на основании этого
вопроса. Но продолжайте, мистер окружной прокурор.
– У меня все, – заключил Гамильтон Бюргер с торжествующей
улыбкой.
– Минутку, – поднялся Мейсон. – У меня вопрос к свидетелю. С
какой целью вы передали револьвер, фигурирующий под номером 30, обвиняемой?
– Я передал его ей потому, что она обручилась с моим сыном.
Я надеялся, что она будет моей невесткой. Потом, когда помолвка расстроилась,
понял, что люблю ее.
Стефани Фолкнер, сидевшая позади Мейсона, поднесла к глазам
платок и заплакала.
– Я хочу понять одно, – сказал Мейсон. – До седьмого октября
текущего года не располагали ли вы информацией, которая подтвердила бы, что
убийцей Глейна Фолкнера является Джордж Кассельман?
Этот вопрос произвел на присяжных впечатление, подобное
удару электрического тока.
– Ваша честь, ваша честь! – закричал Гамильтон Бюргер,
вскакивая на ноги и отчаянно жестикулируя. – Вопрос является недопустимым со
стороны защиты. Задавая его, противная сторона нарушает профессиональную этику.
Это неправильный перекрестный допрос. Он не имеет никакого отношения к нашему
делу.
– Возражение принимается, – поддержал прокурора Даккер.
Мейсон улыбнулся.
– В таком случае, свидетель, скажите: не сообщали ли вы
обвиняемой седьмого октября, что, на ваш взгляд, ее отца убил Джордж Кассельман?
– Обвинение возражает на том же основании! – воскликнул
Бюргер.
– Возражение принято, – снова поддержал прокурора судья.
– Постойте, – сказал Мейсон. – Обвинение ведь задавало
свидетелю вопросы, связанные с обстоятельствами вручения револьвера обвиняемой,
стало быть, я имею право знать весь этот разговор.
– Свидетель может отвечать на вопрос, – объявил судья
Даккер, – при условии, что его показания не будут противоречивыми.
– Да, сэр, – ответил Гарвин. – Я сказал ей, что убежден, что
Кассельман убил Глейна Фолкнера и он может угрожать ей. Для самообороны я
передал ей оружие и рекомендовал держать все время его под рукой, так как
намеревался собрать улики против Кассельмана, достаточные для его ареста.
– Благодарю вас. Пока все, – сказал Мейсон.
– Вопросов нет, – резко произнес Гамильтон Бюргер.
– Теперь, уважаемый суд, – продолжал Мейсон, – я хотел бы
просить вас о том, чтобы исключить из дела показания Гарвина.
