– Мне о факте таких переговоров ничего неизвестно, – ответил Шмит. – Наши отношения с Югославией строятся на взаимном уважении и полном доверии.
– Можно считать, что нейтралитет Югославии устраивает Берлин? – продолжал допытываться американец.
– Берлин устраивает нейтралитет Швеции и Швейцарии, – ответил Шмит, – мы никому не навязываем своей дружбы.
«Если бы так! – подумал Макс. – Фашисты ждут любого повода, чтобы подчинить Югославию. Как только это произойдет, весь фронт от Балтики до Черного моря окажется в руках Гитлера. Неужели наши лопухи не понимают, что после этого война с СССР неизбежна. Боже ты мой, о чем думает Молотов?»
Максу стало страшно. Он снова взглянул на ужасную карту и маленькую точку Москвы на белой пустыне России. Он представил, как расползается коричневое пятно по Балканам, наступая на горло славянской мечте. Сейчас, заставляя себя анализировать ситуацию и дискутируя с самим собой, он слышал только немой вопрос, обращенный не к себе, нет, обращенный к дому, к своим: «Ну что же вы там?! Дипломаты, делайте же хоть что-нибудь! Понимаете ли вы, что война вот-вот начнется?! Готовитесь ли вы к ней?! Или верите тишине на наших границах?!»
2
Начальник генерального штаба Вермахта Гальдер, будучи человеком педантичным, делал записи в дневнике каждый день. 19 марта 1941 года он вывел каллиграфическим почерком следующее:
«Совещание: Югославия присоединяется к Тройственному пакту.
1-й обер-квартирмейстер во Франции доложил о своем назначении на должность уполномоченного генерал-квартирмейстера при группе армий «Север», развернутой для операции «Барбаросса».
4-я танковая группа будет наступать вместе с пехотой. Необходимо увеличение количества сил по обе стороны шоссе, идущего на Шауляй».
3
Ставка фюрера. Отпечатано 15 экз.
«Совершенно секретно. Только для командования.
Цель мероприятий маскировки – скрыть от противника подготовку к операции «Барбаросса»…Чтобы выполнить поставленную задачу, необходимо на заключительном этапе, т. е. приблизительно до конца апреля, сохранять ту неопределенность информации о наших намерениях, которая существует в настоящее время. Представляется целесообразным отвлечь внимание противника на возможный конфликт с англичанами в Югославии и Греции. Для этой цели предлагается дестабилизировать ситуацию в сербо-хорватском королевстве…
Фельдмаршал Кейтель»
4
Цветкович надел очки, пробежал текст, напечатанный на немецком, итальянском, японском и сербском языках, быстро подписал все четыре экземпляра документа и, дожидаясь, пока Риббентроп, Чиано и адмирал Ошима так же молча, как и он, подписывают протокол о присоединении Югославии к Тройственному пакту, внимательно осмотрел большой зал.
Он вспомнил – со стремительной четкостью – весь этот март; встречу князя-регента с Гитлером, когда фюрер, глядя поверх голов югославских представителей, громко отчеканил: «Мы можем ждать еще две недели! Либо – либо! Если Югославия присоединится к пакту, война обойдет ее границы; если же Югославия решит остаться в стороне – я умою руки». Он вспомнил, как после этого разговора германские танки вошли в Болгарию и устремились к югославским границам. Цветкович вспомнил и то, как представитель Рузвельта полковник Донован, прибывший из Афин, грохотал в его кабинете: «Одумайтесь! Присоединение к Тройственному пакту запятнает вас позором! Мы не останемся равнодушными к этому шагу! Лучше война, чем позор сговора с Гитлером! Мы победим Гитлера – рано или поздно. Мощь Соединенных Штатов и британская воля к победе одержат верх над кровавым фанатиком! Как вы тогда сможете смотреть в глаза европейцам, господин премьер?!»
Все эти видения пронеслись перед глазами Цветковича, и он с трудом подавил вздох и постарался настроиться на происходящее здесь событие, долженствующее изменить ситуацию на Балканах. В этот момент он с отчетливой ясностью вспомнил, как князь-регент Павел рассказывал ему о последней встрече с Милюковым, когда русский изгнанник горько и умно говорил о том, что нерешенная проблема Босфора и Дарданелл еще долго будет маячить общеевропейской угрозой.
На следующий день, раскрыв нью-йоркскую «Таймс», Цветкович увидел фотографию Риббентропа и жирно набранные слова, произнесенные им после подписания протокола: «Отныне на Балканах нет больше нейтральных государств. Европа объединяется. От Атлантики до Черного моря!» «Сандей телеграф» прокомментировала это событие шире: «Итак, 25 марта 1941 года совершился исторический парадокс: Гитлер сделал славянскую страну участницей антиславянского по сути и лишь по форме антикоминтерновского пакта, обращенного прежде всего против колыбели славянства – России».
Цветкович на секунду задумался: «парадокс», действительно парадокс. Что-то он пропустил в этой истории, что-то недопонял…
5
Сообщение о присоединении Югославии к Тройственному союзу Черчилль принял спокойно.
– Что же, чем хуже – тем лучше. Не всегда, естественно, но в данном случае бесспорно. Скажите постоянному заместителю министра иностранных дел, что именно сейчас надо быть крайне осторожными. Мы заинтересованы в стабильности на Балканах. И хотя сам факт присоединения королевства к пакту неприятен, по сути он означает сохранение мира на полуострове. На сегодняшний день это в наших интересах. Похоже, Гитлер все же решил нанести основной удар по России. Это вселяет определенный оптимизм.
6
Цветкович вернулся в Белград в десять часов утра.
Его поезд остановился не на Центральном вокзале, а на глухой платформе в белградском пригороде. Взяв под руку встречающего его помощника, премьер тихо спросил:
– Что дома? Какие новости? В поезде я сходил с ума…
– Все в порядке, господин Цветкович.
– Неужели? Меня мучают предчувствия…
7
Министр внутренних дел ждал премьера в резиденции князя-регента. Он молча положил на стол данные, поступившие за последние два часа в Управление политической полиции: подпольные организации компартии активизировались; около площади Александра была разогнана толпа, требовавшая расторгнуть договор о присоединении к пакту; оппозиционное командование югославских ВВС проводит экстренные встречи…
– Так я и знал, – устало сказал Цветкович.
Пискнул зуммер правительственного телефона. На проводе был Мачек – хорватский лидер, один из главных инициаторов югославо-германского сближения.
– Поздравляю с возвращением, господин премьер. Как вы себя чувствуете после всей этой нервотрепки?
– Не очень… Как ситуация у вас в Загребе?
– Я определяю ее одним словом: ликование. Люди наконец получили гарантию мира.
– А меня здесь пугают наши скептики. Пугают недовольством.
– Нет политиков, поступки которых устраивают всех, – подумав, ответил Мачек. – Я прочту вам заголовки газет, которые у нас вый дут завтра. «Победа мира на Балканах». Или вот: «Сербы, хорваты и словены от всего сердца благодарят премьера Цветковича за его мужественное решение. Мощь великой Германии надежно гарантирует нашу свободу и независимость – отныне и навсегда!»
