Витицкий вопросительно смотрел на Артузова. Он ждал, что тот расскажет какие-либо подробности о предстоящем заседании Реввоенсовета, но Артузов ничего рассказывать не стал. Он выдвинул нижний ящик стола, достал бутылку коньяка, придвинул рюмку Витицкому и спросил:
– Вы сильно пили?
– Совсем не пил.
– А что глаза красные?
– Я не спал – было много работы.
– Выпейте коньяку, это вас взбодрит.
– От коньяка я, наоборот, совею. Я люблю водку.
– От этого не осовеете, – улыбнулся Артузов и поднял свою рюмку.
5
Витицкий размышлял. Он придвинул к себе лист бумаги и чертил на нем геометрические узоры – это помогало ему думать. Предписание Врангеля о создании «Русского общевоинского союза» легло на стол контрразведки ОГПУ через несколько дней после его издания 11 сентября 1924 года. Это было несложно. Факт учреждения Союза особенно никто и не скрывал. Сложнее было со структурой, тем не менее, сейчас Витицкий хорошо ее себе представлял.
Подумав немного, он начертил на чистом листе маленькую табличку.
Закурил, поднялся, прошелся по кабинету. Взял чугунную кочергу, слегка согнул ее, разминаясь, разогнул, вернулся к столу. Мягким карандашом отметил две строки: Болгария, Королевство Югославия.
«На кого же из них поставить?». Затушил папиросу. «Нет. Этот не пойдет». Витицкий решительно вычеркнул фон Экка и с нажимом, словно ставя точку, подчеркнул Абрамова. Решение принято.
«Совершенно секретно.
Справка на Абрамова Федора Федоровича
Абрамов Федор Федорович – генерал-лейтенант, 1870 года рождения, донской казак, сын полковника. Окончил Александровское военно-инженерное училище и Николаевскую академию генерального штаба.
В 1898 году назначен в Варшавский военный округ старшим адъютантом штаба 1-й донской казачьей дивизии. Прошел 2-годичный курс офицерского отдела кавалерийской школы, после чего был назначен командиром эскадрона 43 драгунского Тверского полка. В 1904 году принимал участие в Русско-японской войне в чине подполковника. В 1906 году произведен в полковники. В 1907–1912 гг. нач. штаба 13-й кавалерийской дивизии. В 1912 году назначен командиром 1-го уланского полка.
В 1918 году Абрамов командовал дивизией в «донской армии». В 1920 был назначен Врангелем командиром донского корпуса.
После разгрома белой армии с остатками своих эвакуировался на остров Лемнос, а затем в Болгарию.
Убежденный монархист. Среди белого донского казачества пользуется авторитетом».
Дочитав, Витицкий довольно лихо нарисовал на бумаге лошадь, чубатого всадника в фуражке и бабу с коромыслом. Медленно, как будто раздумывая над каждой буквой, подписал: «КАЗАКИ».
6
Связи Абрамова разрабатывали со всей тщательностью. Из наиболее близких фигур Витицкий наотмечал дюжину казаков-офицеров. Предстоял огромный объем работы. Помогла случайность – Витицкий верил в случайности.
7
Зимний лес за окном был поразительно красив – снежные лапы искрились под лунным светом, тишина… Дорога вихляла. Звездное высокое небо.
Острый луч света резанул по глазам. Витицкий зажмурился и автоматически нажал на педаль тормоза. Из кустов вышел красноармеец.
– Документы, – вежливо попросил он.
Витицкий протянул удостоверение.
Дачный поселок ОГПУ хорошо охранялся. Витицкий любил приезжать сюда летом, когда густой смоляной воздух был расчерчен желтыми стволами деревьев и белыми солнечными лучами, пробившимися сквозь игольчатые могучие кроны. Он тогда уходил в чащу, ложился в высокую траву и лежал неподвижно часами. Ему казалось, что его тянет в поселок оттого, что там тихо и безопасно. Нет московской толчеи, злобных нищих людей, источающих немотивированную агрессию. Иногда он представлял себе пустынную Москву, какой она бывает в предрассветный час, вот это да – это его город. Он чувствовал, что сослуживцы думают так же. Когда-нибудь они сделают свой город таким, каким он должен быть – безопасным, чистым, свободным от чужих, враждебных флюидов.
8
Вечеринку устраивал Леня Эйтинтон. Хороший, симпатичный парень из иностранного отдела отправлялся на нелегальную работу в Китай резидентом ОГПУ. Было принято перед отъездом вот так собраться в кругу посвященных, выпить на дорожку, поголосить русские песни, расслабиться, сходить к озерцу в чащобу.
Как ни странно, Эйтинтон был невесел. Витицкому показалось, что предстоящая работа по разложению белой эмиграции в Шанхае и Харбине не радует его.
– Ты прав, Адамчик, в этих азиатских странах ничего мне не мило. Природа там хоть и изящней, но какая-то миниатюрная, аккуратная, чересчур красивая, что ли. Ты же знаешь, я альпинист. Люблю горы. Как хорошо! Бывает, возьмешь ледоруб, и вперед. Мечтал об Альпах, о Европе…
– Не получилось?
– Родня, блядь, поднасрала. – Эйтинтон сплюнул. – Отказались прислать приглашение, а ведь какая могла быть крыша: легальная, пуленепробиваемая…
Эйтинтон мечтательно поцокал языком:
– Эх, обидно.
– Ну, ничего, не расстраивайся, – Витицкий похлопал его по плечу, – не на всю же жизнь в Китай, побываешь еще и в Альпах, и в Кордильерах. Так что ледоруб свой не выкидывай пока, альпинист, пригодится.
Они рассмеялись.
В этот момент произошел тот редкий случай, в который всегда верил Витицкий. Кто-то затянул казацкую песню. Песня была тягучая и тоскливая.
Уж ты, батюшка свет, светел месяц!
Просвети ты, месяц, на всю ноченьку!
Поиграем мы со ребятами,
С молодыми все да с хорошими…
Витицкий застыл от неожиданности. Жадно и изумленно вслушивался в слова. Мотив был простой, но в таинственной тишине ночи, в этом серебристом блеске лунного света негромкие, несколько однообразные звуки манили к себе с какой-то неотразимой силой… От предчувствия удачи у Витицкого заболела голова, он подошел к певцу и, когда тот закончил, спросил:
– Вы казак?
– Да что вы, ни в коем случае…
Певец был сотрудником Специального (шифровального) отдела ОГПУ. Выяснилось, что в 1922 году к нему попал удивительный текст. Огромный, почти полторы тысячи страниц, роман из казацкой жизни, охватывающий дореволюционный период и период Гражданской войны. Певец делал почерковедческую экспертизу и подсел на книжку капитально. Увлекся донским бытом, казаками – в общем, стал большим поклонником. Само собой, в отделе понимали: издавать это нельзя – роман контрреволюционный. К тому же есть много странностей.
– Изъяли рукопись у молоденького паренька, арестованного по какому-то мелкому хозяйственному делу. Была еще путаница с его возрастом: то ли семнадцать лет, то ли больше. Но в любом случае, парень молодой. Кто написал, спрашиваем, он мнется, крутит. Вроде, сначала говорил, сам написал, потом, дескать, нашел. Где нашел, на помойке, что ли? Не отвечает. Потом ахинею нести начал – про летаргические сны чего-то рассказывать. Провели экспертизу – от строчки до строчки текст написан его почерком. Как так? Если он написал – значит, несравненный гений, если списал – где оригинал? В общем, темная история, но роман, я тебе скажу… сильный! У нас все перечитали, потом Дзержинский забрал читать, говорили, хотел Ленину в Горки отвезти, но тот уже того, плохо соображал, больной совсем. Дали еще кому-то посмотреть, Буденному что ли, и под замок! Засекретили. Текст в хранилище, пацана думали расстрелять, но Дзержинский сжалился и приказал: пуганите хорошенько, чтобы не трепался, и отпустите. Пусть живет. Талантливый паренек.
