Не из таковских оказался новый канцлер. Здоровенный, высокий красавец, с орлиным носом и густыми бровями, он сам кого хочешь мог обвести вокруг чего угодно. Вовремя поняв, что старыми методами бороться с олигофренами бесполезно, он все тщательно спланировал, обдумал и нанес решительный удар.
На поверку олигофрены оказались жалкими, малодушными и трусливыми слабаками. Выяснилось, что кроме денег их ничего не интересует. Что поделаешь – малообратимое недоразвитие психической и, в первую очередь, интеллектуальной деятельности, связанное с врожденной особенностью головного мозга. Правда, нашлись и такие, чья эмоционально-волевая сфера осталась не затронута олигофренической патологией. Эти собирались идти до конца. Пришлось сажать – суровая демократия есть суровая демократия. В любом случае с олигофреническим капитализмом надо было заканчивать.
После завершения борьбы с олигофренами сами олигофрены поумнели. Перестали грабить народ, начали исправно платить налоги. Их неоценимый опыт в экономических аферах оказался востребован во внешней торговле, многие даже консультировали членов правительства. Если случались приступы малоумия, приглашали докторов. И, в общем, дело шло. Экономический подъем начинался невероятный!
Благодаря умной внешней политике Герхардта цены на нефть неуклонно снижались и к 1998 году достигли минимальных значений. Промышленный рост измерялся двузначными цифрами, Германия вновь становилась великой державой. Берлин процветал. Поскольку олигофренам денег девать было некуда (в политику вкладывать запрещено, инвестиционными вопросами в любой компании занимается спецпредставитель администрации Герхардта), ребята тратились на искусство.
В каждом мало-мальски приличном берлинском ресторане появилась инсталляция. Ночные клубы превратились в восхитительные необарочные храмы. Лучшие художники расписывали переговорные залы ведущих корпораций. Что происходило в замках олигофренов, разбросанных по альпийским просторам, Скот и представить не мог.
Чтобы считаться настоящим олигофреном в эти тучные годы, надо было иметь ярдов десять. Имбецил весил от ста миллионов, а сколько еще мелких идиотиков, не знающих, куда потратить свои баблосы…
Скот мечтал попасть в благословенную Германию, но мечтать не вредно. Правительство Герхардта вело жесткую иммиграционную политику, свято храня благополучие своего народа.
Вообще-то многим не нравилась суровая демократия Герхардта. Поначалу представители старой олигофренической элиты ее очень критиковали. Особенно усердствовал влиятельный обозреватель Кисельринг. Будучи племянником знаменитого полководца Второй мировой войны, он сделал блестящую телевизионную карьеру в 80-е годы. Представитель старой национальной элиты, Кисельринг олигофреном, конечно, не являлся, но на их сторону стал твердо. Вернее, на сторону одного из них.
Олигофрен Ганс по кличке Счастливчик был амбициозным малым. Ему сразу не понравился Герхардт. На выборах Ганс хотел протащить в канцлеры своего кандидата. Борьба шла не на жизнь, а на смерть. Трудно сказать, чем бы дело кончилось, если бы Герхардта не поддержало влиятельное готско-казацкое лобби во главе с Боббером. Тогда еще Шуру Боббера олигофреном не называли…
Проиграв выборы, Ганс чуть не лопнул от злости. Кисельринг получил огромные деньги для своего телеканала и команду «фас». Наивный Ганс, он думал, что, как и раньше, при слабеньком Коле сможет влиять на политику, распространяя злобные инсинуации по телевизору и в газетах. Ошибка дорого стоила и ему, и Кисельрингу. Однако в начале они здорово потрепали нервы новому руководству. Кампания травли, развернутая умными журналистами кисельринговского призыва, не знала себе равных в Новейшей истории Германии. Особенно доставалось рыжему министру финансов, который, по слухам, прекратил выдавать Гансу льготные кредиты без обеспечения. Терпение Герхардта лопнуло, когда Кисельринг, в обычной своей манере экая и мэкая, ввел в обращение термин «младоштурмбанфюреры», обозначавший действующее правительство. Стукнув кулаком по столу, Герхардт решил – хватит, пора с этим разобраться. Дело поручили капитану контрразведки Коху.
Внимательный, исполнительный Кох все сделал прекрасно. Получив в Минфине деньги и выкупив все долги империи Ганса, он предъявил их к погашению одномоментно, фактически разорив олигофрена. Кисельринг потерял работу, канал национализировали, Ганс уехал жить в Ингушетию, а Боббер в знак благодарности за поддержку получил контроль над телеканалом Кисельринга.
Скот, наконец, дошел до нужной страницы в записной книжке. Вот телефон того, кто может действительно изменить судьбу художника. Стоит лишь позвонить, они ведь знакомы. Адам Зон не может его не помнить – столько общих друзей. А если отказ? Скот с волнением представил равнодушное, холодное: «Нет, боюсь, сегодня это не в тему». Еще бы, хорошо быть беспристрастным экспертом, надменным вершителем судеб простых художников, выслушивать лесть и обтирать батистовым платочком чужую слюну с облизанной со всех сторон жопы. Помнит ли этот владелец галерей и салонов, что и сам называл себя художником? Или забыл? Когда-то Скот восхищался его проектами. А что теперь? Одна коммерция. Так всегда и бывает – деньги к деньгам! Имея брата-миллиардера, который, говорят, кинул самого Боббера, этот «бывший художник» не отстает – гребет, словно снегоуборочная машина в Новосибирске. Вот и теперь – отхватил грандиозный госзаказ: юбилейная выставка «Москва – Берлин» (к 80-летию Брест-Литовского мира).
Скот все еще колебался, но рука уже сама тянулась к дисплею телефона-калькулятора.
* * *
Адам спал, лежа на животе. Звонил телефон, но он не просыпался. Ему снился детский сон, который часто повторялся в течение всей жизни. Синее-синее море. Крепость на скалистом берегу. Уютное кафе прямо под древними стенами. Дымящийся кофе. Улыбчивое, хитрое лицо незнакомого человека напротив. Адам ненавидел этот сон, ему казалось, что он приносит несчастья. Впрочем, несчастий в его жизни почти не было.
Откуда берутся сны? Тогда Адам не знал. В детстве на море он никогда не был, хотя отец, которого Адам помнил очень хорошо, и проживал в Крыму. Однажды вроде бы уже договорились, уже собрались в Гурзуф, в какое-то поместье, но потом сорвалось, отец уехал по делам, да и вообще началась другая жизнь. Вильгельм Павлович Зон пропал в 81-м. А в 84-м Ипполит получил новое мидовское назначение и вместе с семьей переехал в Берлин.
Адам всю жизнь пытался понять, откуда этот раздражающий и пугающий его сон. Может быть, из-за него он и стал художником, отправившись путешествовать по миру в поисках синего-синего моря.
Германия никогда не нравилась Адаму. В отличие от Абрама, он терпеть не мог педантичных, уверенных в себе нагловатых любителей шнапса. Не мог терпеть, когда они ходили, как бараны, на работу от звонка до звонка, а потом ужинали всей семьей перед телевизором, слушая выступления уже шамкающего Шеленберга. Не мог терпеть, когда всего через пару лет после краха ненавистного Рейха они снова принялись, уже добровольно, расхаживать по улицам, размахивая нацистскими флагами, проклиная Коля за распад грозной империи. Его тошнило, когда они стали богатеть благодаря экономическим реформам, перестали читать Гете и даже слушать Вагнера, когда начали завивать волосы и пользоваться студиями искусственного загара.
