— Нет.
— Ну да, ты же у нас весь в работе, почти не пьющий и даже уже не курящий. Анекдот, хочешь, расскажу?
— Давайте.
— Принимают в партию мужика… Спрашивают на парткомиссии: спиртное употребляешь? — Бывает, — отвечает. — Нехорошо, вразрез с линией партии — надо бросить. — Брошу. — Куришь? — Да покуриваю, иногда. — Нехорошо… — Брошу. — А насчет женщин как? — Да, тоже бывает. — Нехорошо… — Ладно, исключу и женщин. — Отлично, и тогда последний вопрос: жизнь за партию отдашь? — Конечно, на хрена мне такая жизнь!
Явно не ожидавший такой концовки Зотов, залился смехом и даже наклонился вперед, ухватив себя за уши. Долинина лишь сдержанно улыбнулась. Напряжение немного спало.
— Вернемся к нашим баранам… — продолжила Долинина, — короче говоря, на бюро нашему шефу вменили все мыслимое и немыслимое, вплоть до несовершенства прокурорского надзора за темпами заготовки побегов кустарников на корм скоту. И дали трехмесячный срок, чтобы он принял меры к устранению недостатков, после чего они вновь вернутся к рассмотрению вопроса о его переназначении.
— Понятно, — протянул следователь, — теперь понятно, почему он такой нервный…
— Ничего тебе не понятно, — Долинина сощурила глаза и со злостью притушила сигарету, — на него оказывают давление именно в связи с твоим расследованием по факту смерти найденной в реке девушки. Ведь всеми делами в области заправляет фактически Ступенев. Его кандидатуру через пару месяцев будет рассматривать пленум на место первого секретаря обкома.
— А того — куда?
— Того уже давно «ушли» — то ли с кем-то не поладил в Москве, то ли сам Ступенев сработал… В Казахстан направляют куда-то, в качестве второго секретаря обкома. А Ступенев этого ждет не дождется…
— Вы хотите сказать, что…
— Вот именно. Кто тебе сейчас позволит посадить на скамью подсудимых сына руководителя областной партийной организации, выбранного в самом ЦК КПСС? Не бывать этому. И прокурор области все это прекрасно понимает. Я думаю, он сделал шаг назад, чтобы затем втихую прекратить дело за недоказанностью.
— Какой же это шаг назад? Ведь он хочет арестовать невиновного человека!
— Скорее всего, от него этого потребовали, чтобы отвести удар от Ступенева-младшего и успокоить общественное мнение. Вот, мол, найден настоящий преступник, покажем его народу. А уголовное преследование против него прекратят через какое-то время — за недоказанностью. Выпустят потом твоего Крастонова на свободу, и все останутся довольны.
— Но это же… Это невозможно… Это незаконно… Это подло, наконец!
— Послушай, Володя, старую мудрую бабу. Сколько я уже всего такого насмотрелась. Ты ничего здесь сделать не сможешь. Тебя просто отстранят от следствия, а уголовное дело передадут кому-нибудь другому. И прокурор области ничего не может сделать, его также запросто уберут, может, и уже убрали этой трехмесячной отсрочкой. Его зам все будет решать, а не тот зам — так другой. И никто по существу с этим разбираться не будет, поверь мне. Если хочешь в сложившейся ситуации помочь этому несчастному Крастонову, то пока не перечь. А следствие продолжай вести, как положено, то есть доказывай его невиновность. Иначе парень может и сесть. Суду команду дадут, и вся недолга. А сядет — вот тогда ты и станешь виноват со своей строптивостью. Всю жизнь потом себя казнить будешь…
Зотов вышлет из кабинета Долининой, тряся головой и судорожно поводя плечами. Лишь поднявшись на второй этаж и подойдя к своему кабинету, он вспомнил о том, что его там ждал Крастонов. Увидев открытое доверчивое лицо парня, следователь содрогнулся — другого выхода у него, действительно, не было…
* * *
Дверь в камеру следственного изолятора распахнулась. Нары, расположенные в два яруса, были заполнены людьми.
— Принимайте пополнение, граждане заключенные, — ладный сержант в форме внутренних войск МВД захлопнул за Крастоновым унылую серую дверь камеры, ответившую характерным лязгом усталого металла.
Десятки глаз уставились на новичка. Любопытные и равнодушные, хищные и презрительные взгляды встретили вновь прибывшего в красноречивом молчании.
Он нерешительно остановился возле самой двери, не зная, где ему можно расположиться. Двухъярусные нары располагались вдоль стен в форме буквы «П», свободных мест, на первый взгляд, не было.
— Ну, что за гусь? — приземистый чернявый мужчина в спортивном костюме, с продавленным носом, нехотя встал с нижнего яруса нар, примыкавших к двери, — представься!
— Саша… Александр… — новичок вымученно улыбнулся и протянул навстречу руку для пожатия.
— Во дает, сявка! — радостно изумился чернявый и, вместо рукопожатия, почти без замаха ткнул Крастонову в нос кулаком.
Тот инстинктивно отреагировал и успел отшатнуться — кулак лишь несильно ударил в грудь чуть ниже шеи. Нападающий злобно ощерился гнилыми зубами и, сделав шаг вперед, вновь взмахнул рукой — уже наотмашь. И снова новичок избежал удара, пригнув голову и отшатнувшись. Но отступать дальше было уже некуда, спина уперлась в холодный металл двери.
— Бей его хлопцы! — заорал вдруг кто-то, — эта гнида… — последовал грязный мат, — …свою бабу, а потом утопил ее в реке. Бей суку!
— Нет! Неправда это… — но тяжелые и злые удары посыпались на парня со всех сторон.
Он отбивался молча и ожесточенно, однако, уходя от одних ударов, натыкался на другие. Губы и нос уже распухли и закровили, лицо покрылось ссадинами.
«Главное — не упасть», — повторял он про себя, и это помогало ему устоять на ногах, несмотря на активные попытки сбить его на грязный цементный пол, — «упаду — затопчут…»
— А, ну — погодь, — казалось, негромкий, обыденный голос мгновенно был услышан всеми и моментально прекратил побоище.
Плечистый высокий мужчина в тельняшке десантника, лежа, приподнялся на локте и всмотрелся в избитого новичка пристальными льдисто-синими глазами. Он занимал нижние нары возле самого окна и являлся неформальным лидером этого небольшого тюремного сообщества, называясь, по воровскому определению, угловым камеры.
— Я слыхал иное, — тон его был резок, слова звучали весомо и отрывисто, — деваху изувечили, задушили, а затем бросили в реку другие люди. Он здесь не причем, его и самого пытались утопить… А, ну, скажи, как было на самом деле?
Крастонов кивнул головой, но произнести ничего не успел.
— Да, ты чо, «Десант», он это, гадом буду, — из группки, сгрудившейся справа от Крастонова, отделился длинный худой парень, стриженый наголо, с узкими наглыми глазами. Судя по голосу, это он и бросил клич к избиению новичка.
— Заглохни, сявка, — резко бросил плечистый и, опустив ноги на пол, сел на нары, — я еще посмотрю, с чьего это ты голоса запел. Не завелся ли и у нас стукачок кумовской…
Мощные мышцы его взбугрились и стали подрагивать.
