Сейчас, еще немного, еще чуть-чуть... Еще одно... два нежных прикосновения!..
— Мм-мм-мы-ааа-ооо-ууу!..
Боже мой! Как это было!.. Как это было прекрасно!
Хотя он даже ничего не делал, он только ласкал ее шею! Только шею, но этого оказалось довольно! Он доставил ей совершенное наслаждение, не коснувшись даже груди! Что же тогда ждет их впереди!
О господи, что он делает с ней! Вот что значит настоящий супермен!..
— Тебе было хорошо?
— Да!.. Бесподобно! Мне никогда, никогда так не было! А тебе?
— Конечно!
— Ноты... ты тоже?..
— Да, то есть — нет. Не совсем... Не до конца...
Чтобы до конца, нужно еще сосчитать грани, взвесить и сфотографировать изделие в трех проекциях.
— Но ты не беспокойся за меня, я в полном порядке. Я держу ситуацию под контролем.
— Мммм-аа-аххх!..
Глава 16
Пролетка осадила у самого крыльца, так, что из-под конских копыт высеклись искры.
— Приехали, барин! — крикнул, оборачивая раскрасневшееся от гонки и веселого возбуждения лицо, извозчик...
Мишель, слегка покачиваясь, словно с корабля сошел, слез с пролетки. В отличие от извозчика, он был смертельно бледен.
С извозчиком ему повезло, извозчик, гикнув и свистнув, ожег мерина поперек спины кнутом, лихо взяв с места сразу в галоп! Пролеты Каменного моста бешено простучали под копытами, справа мелькнул Кремль, слева белая громадина храма Христа Спасителя. На спуске пролетку мотнуло так, что Мишель чуть не вывалился наружу.
Извозчик, полуобернувшись и азартно улыбаясь, крикнул:
— Живой, барин? Держись-ка крепче!
И отвернувшись, стал охаживать коня по крупу и бокам кнутом.
— Не подведи родимы-ыя!..
С ходу обогнали тащившуюся рысью пролетку, кучер которой, гикнув, устремился было за ними, не желая уступать, догнал, метров пятьдесят мчался ноздря в ноздрю, нахлестывая лошадь и погоняя ее криком:
— Еге-гей, голубчики!..
Но потом, вильнув в сторону, отстал.
Обернувшийся кучер засмеялся, что-то сквозь дробное грохотание копыт крикнул, на мгновение отвлекаясь от гонки.
И тут же чуть не случилась беда.
Пролетку вынесло на Царскую площадь, на которую откуда-то слева, с Тверской, разогнавшись вниз, к Красной площади, выскочил верховой в зеленом полушубке. Он несся, низко припав к гриве коня, то и дело пришпоривая его. Скакун летел, едва касаясь земли.
Верховой издалека заметил пролетку, но, похоже, решил проскочить, не сумев верно оценить ее скорости. Дал скакуну шенкелей, чуть не разрывая губы и посылая вперед. Но разгоряченный «лихач» пропускать верхового не пожелал — ожег мерина кнутом, тоже наддавая ходу.
Раньше здесь, на пересечении Тверской улицы и Охотного ряда, стоял городовой, который регулировал движение, разводя плотные потоки пролеток, груженых телег и машин, останавливая и наказывая «ванек» и лихачей и записывая их номера для дальнейших разбирательств. За серьезное нарушение могли и билета на год лишить. Теперь городового здесь не стало, и всяк ездил как хотел.
И теперь так ехали. Вернее, неслись друг на друга!
О боже мой!..
Мишель зажмурился, посчитав, что столкновение неизбежно, что вот сейчас кони схлестнутся, сцепятся, опрокинутся, рухнут на мостовую и друг на друга, ломая ноги и хребты, а сверху на них, накатив по инерции и встав на дыбы, обрушится пролетка, в которой сидит он.
Мишель вцепился что было сил в поручни, чтобы не вывалиться из пролетки и не разбиться о бешено набегающую каменную мостовую. Его уже два раза колотили сегодня по голове, и вот теперь он рисковал расшибить ее в третий раз, теперь уже совершенно!
Вот... вот сейчас!..
Но в самый последний момент каким-то чудом верховой вывернул из-под «лихача», поставив на дыбы своего коня и тем избежав сшибки! Пролетка простучала мимо, буквально в сантиметрах, сорвав с конской морды пену. Испуганный конь шарахнулся, верховой не удержался в седле — съехал наземь.
Ай, как нехорошо!
— Тпру-у-у!..
Извозчик осадил на всем скаку, спрыгнул с козел, побежал к верховому, который, подымаясь с земли и потирая ушибленные коленки, оглядывал, ощупывал со всех сторон коня — не случилось ли у того каких царапин или иных повреждений.
И верно, показалось Мишелю, что конь слегка припадает на правую переднюю ногу. Конь был добрый, лечение такого не в одну сотню встать могло!
— Ты как ездишь? — спросил, грозно наступая, верховой.
— А сам-то!.. Куды ж ты прешь! Я права держался — и ты мне здеся уступить должон был! — в свою очередь возмутился извозчик.
Нарушение было точно — верхового, — ему предписывалось правилами пролетку мимо пропустить! Но и «лихач» был не безгрешен.
— Как бы я тебя заметил, когда ты без огней был! — заорал верховой. — Ты с наступлением сумерек обязан фонарь запалить!..
Верно — не было фонаря! Без фонаря «лихач» несся, а это совсем иное дело! Да и как несся!..
— Тебе, голубчик, правилами наказано по городу шагом да умеренной рысью ехать, а ты их превысил — галопом скакав!
Точно — галопом! А раз превысил — то и вина его.
По всему видать — надо городового звать! А тот еще неизвестно чью сторону возьмет. Если верхового, то может запросто снять с коляски номер, а то и билета на год лишить! А пререкаться станешь, и вовсе лошадь отберет безвозвратно, поставив ее в особое, при городской части, стойло.
Только где тот городовой? Верховой и извозчик тоже оглядывались по сторонам — пусто!
Не до утра же здесь стоять!..
Мишель вытащил свой жетон.
— Милостивый государь, — обратился он к верховому. — Извозчик используется мною по служебной необходимости, отчего я вынужден был просить его ехать галопом. Коли вы имеете претензии, то прошу вас списать его номер и завтра же обратиться в участок. А теперь я очень спешу...
Верховой еще раз оглядел, похлопал по боку коня. Плюнул и, поставив ногу в стремя, бросил тело в седло.
А как «лихач» стал отъезжать, привстал в стременах и крикнул вдогонку что-то оскорбительное, ругательное, матерное, что-то вроде:
— Ездить научись!..
Да еще пригрозил вслед нагайкой!
Но пролетка была уже далеко, несясь мимо Большого театра.
— Береги-ись! — благодарно оглядываясь на Мишеля, вопил извозчик, хотя улицы были еще пустынны.
