— Ну, Лев Давыдович, это ты лишку хватил! Как же — нынче, когда нас казаки по шеям, да разогнали всех? Если мы здесь сидим? — возражали ему.
— Так в том-то все и дело! Другие бы на их месте не по шеям, а в Неве всех нас, как котят слепых, перетопили! А эти — нет, эти боятся! Выходит, слабые они! Вот бы теперь их с ног и валить!
И сразу же все загалдели.
— Верно! — кричали одни. — Кабы вместо них якобинцы были — не сносить нам голов, они бы всех нас под гильотину!..
— Ерунда! — также криком отвечали им другие. — Мы скомпрометировали себя несвоевременным выступлением, и теперь надобно не на рожон лезть, а силы копить!..
— Не копить, а драться! Именно сейчас, пока на фронтах и здесь, в Петрограде, разброд и шатания. Пока они не укрепились...
Мишель, которого черт знает как занесло в эту камеру, с удивлением смотрел на бушующих большевиков, которые разве только не кидались друг на дружку с кулаками! Был в них какой-то сумасшедший, молодой задор, какого не было, к примеру, в кадетах. Их только что наголову расколотили и по тюрьмам разослали, а они, вместо того чтобы виниться, вновь о драке толкуют. И где — в «Крестах»!
— Наступать и еще раз — наступать!..
В камеру, в полуоткрытую дверь, сунулась испуганная голова надзирателя.
— Господа политические, — смущенно промямлил он, — вы бы потише себя вели, а то, не ровен час, беду накликаете. Вдруг начальник тюрьмы пойдут-с.
— А ты, голубчик, в конце коридора встань и если что, нас упреди! — не растерялся, предложил Лев Давыдович.
И все дружно заржали. Потому как и впрямь смешно было — каторжане тюремного надзирателя за начальником тюрьмы приглядывать отряжают!
И по всеобщему веселью и смешливым взглядам надзиратель сообразил, что не иначе как над ним подтрунивают. И обиделся.
— А вот я счас вас, господа политические, по камерам разведу и более оттеда не выпущу! — грозно хмуря брови, сказал он.
— Ну что ты, — миролюбиво приобнял надзирателя кто-то из заключенных. — Зачем так-то?.. Мы не сегодня-завтра к власти придем и, может статься, тебя начальником тюрьмы сделаем! Или самим министром. Зачем тебе с нами ссориться?
— Конечно, сделаем! — радостно загудели все. — Смотри, какой славный парень! А у нас как раз тюремщиков не хватает!
На этот раз никто не смеялся — все, если на них глядел надзиратель, серьезно кивали, хотя сами давились смехом.
Надзиратель, который совсем не прочь был стать начальником тюрьмы, почесал в затылке и миролюбиво сказал:
— Ну тогда ладно, я пойду, что ли, покараулю. Но только вы, господа политические, все ж таки потише!
— Ступай, ступай, голубчик. Мы тебя не забудем!
— Премного благодарен...
И как только надзиратель вышел, вежливо прикрыв за собой дверь, вся камера взорвалась дружным смехом, так, что аж до слез, до колик!
Веселую компанию составили большевики!..
— А вы почему молчите? — вдруг толкнул Мишеля в бок локтем сосед в смешном пенсне на носу.
— А мне, собственно, нечего сказать, — смущенно пожал плечами Мишель.
— Но вы за выступление?
— Не знаю, — честно признался Мишель.
— А вы, простите, к какой партии принадлежите? — поинтересовался у него другой, притиснутый к нему сосед.
— Никакой. Я в партиях не состою.
— Так, батенька, нельзя! — пожурил его сосед в пенсне. — Нынче Петроград захлестнул революционный поток и, того и гляди, всю страну затопит! Посреди никак невозможно — утопнете. Надо обязательно к какому-нибудь берегу прибиваться.
— Что там у вас, Анатолий Васильевич? — вдруг, привлекая всеобщее внимание, обратился к соседу Мишеля Троцкий.
И все разом повернулись к ним.
— Да вот, товарищ все никак определиться в своих политических пристрастиях не может!
— А, так это вы?.. — обрадовался Троцкий. — Вы с ним поосторожней, товарищ Луначарский, вы не глядите, что он такой скромный, он меня так в шахматы разуделал!..
— Так вы в шахматы играете? — оживился Луначарский.
— Ну не так, чтобы... — засмущался Мишель. Хотя на самом деле играл неплохо, по крайней мере, лучше всех в своем сыскном отделении.
— Это он скромничает, — сказал Троцкий. — Раза выиграть мне не дал!
— Тогда, будьте любезны, зарезервировать за мной партейку, — попросил Луначарский. — Буду крайне вам признателен!
Мишель кивнул.
— И за мной тоже, — крикнул еще один революционер, тот, что сидел на корточках напротив. И представился: — Антонов-Овсеенко. Вы уж меня запомните, голубчик...
— Э-э нет, батенька, так не честно, только после меня! — возмутился Луначарский. — Я первый!..
Вновь поднялся галдеж, из которого тут же составился шахматный турнир. И сразу же доска нашлась, и все с интересом обступили первую пару игроков. Каждый ход бурно обсуждался.
— Товарищи, товарищи, ну нельзя же так! — кричал, отпихиваясь от наседавших со всех сторон болельщиков, Луначарский. — Так невозможно играть!
Но его не слушали, налезая на самую доску.
Он быстро продул свою партию, уступив место следующему, наверное, более сильному игроку.
— Каменев Лев Борисович, — представился тот, протягивая Мишелю руку.
— Мишель Фирфанцев.
— Где изволите служить? — так, между делом, спросил Каменев, расставляя фигуры.
— В полиции. В сыскном отделении, — машинально ответил Мишель, устанавливая последнюю пешку.
И тут же наступила гробовая тишина.
И Мишель почувствовал, как подле него совершенно ощутимо сгустилась и наэлектризовалась атмосфера. И как обступившие доску болельщики подались назад, а многие так и вовсе в сторонку отошли.
Никто не знал, как реагировать на его сообщение.
— Вот так дела! — присвистнул кто-то.
«Ну все — сейчас растерзают», — печально подумал Мишель.
Но растерзать, может, и собирались, да не успели, потому что обстановку разрядил Троцкий.
— Кто?.. Полицейский?.. Из охранного? — крикнул он поверх голов. — Вот так славно! Раньше они нас по тюрьмам да каторгам гоняли, а нынче с нами в одной камере сидят! Да еще в шахматы нас обдирают! — и весело, как-то совсем по-детски, засмеялся.
И тогда уж все засмеялись.
— Я не гонял, — попытался, совершенно стушевавшись, объясниться Мишель. — Я не по вашей части, я по уголовной. По ворам и душегубам.
Но его никто не слушал — все опять веселились!
