— Давай, Лев Борисович, не осрамись перед царским держимордой!..
Мишель обыграл всех.
А уж по ходу игры во всем разобрались.
— Вы, батенька, зря так своими должностями козыряете, — сказали ему. — Солдатики, случись они здесь, могли бы, прежде чем разобраться, стрельнуть вас за милую душу. Потому как настрадался народ от вашего брата, жандарма!..
— А за что вас, собственно, сюда посадили? — спросили его из задних рядов.
— Ума не приложу! — честно признался Мишель. — Никакой вины я за собой не знаю. О чем пишу прошения, да только, видно, они до адресатов не доходят.
— Не просить надобно — требовать! — наставительно сказал Троцкий. — А хотите — ваше письмо хоть до самого премьера дойдет?
Все заинтригованно замолчали.
— А что?.. Вот мы его возьмем, да прямо сейчас и здесь всей нашей фракцией подпишем! — озорно предложил Троцкий.
— Верно! — поддержал кто-то. — Пусть увидят, что мы выше личных обид и что хоть даже за полицейского, когда он честный и от временщиков пострадал, ходатайствовать можем!
И тут же все, смеясь и предлагая формулировки, принялись составлять письмо.
Составили. И подписали. Почти все, кроме нескольких воздержавшихся.
Вот как странно все обернулось — за бывшего полицейского каторжане заступились! Да как удачно-то! Потому что месяца не прошло, как зачастили к Мишелю следователи. Да не похожие на гимназистов, без году неделя, милиционеры, а представительные на вид чины. И уж не о том, как он революционеров преследовал, спрашивали, а все больше о его связях с большевиками!
А еще чуть позже явился за ним в камеру караул из трех солдат и офицера.
Брякнул запор, и вот они стоят в дверях, переминаясь с ноги на ногу и оружием бряцая.
— Фирфанцев?
— Я...
— На выход!
— Куда? — спросил, драивший песком миску, Мишель.
Но офицер его ответом не удостоил.
— Побыстрее прошу!
— С вещами?
— Как вам будет угодно!..
Мишель собрался в одну минуту. И вышел в коридор. Где его тут же, словно он особо опасный преступник, обступили солдаты. И по округлившимся, испуганным глазам надзирателя, по тому, как он угодливо суетится подле офицера, понял, что такое здесь случается не часто. Отчего Мишель заподозрил — что дело его плохо.
Все это — офицер, солдаты с примкнутыми к винтовкам штыками, обращение, взгляды — напоминало тот, первый его арест. Но тот — кончился «Крестами».
А этот?..
— Должен предупредить, что при всякой попытке побега либо неповиновения караул будет стрелять! — предупредил офицер. — Шагом марш!..
И куда?
И зачем?
И чем все на этот раз закончится?..
Ох... видно, недобрую службу сослужили ему господа большевики!..
Глава 43
— Ну? — с надеждой спросил Мишель-Герхард-фон-Штольц.
— Он обещал, — кивнула Ольга и замялась. Но все же нашла в себе силы спросить: — Только скажи... Скажи, что это нужно не кому-нибудь, а тебе!
— Конечно — мне. Вернее, нам! — ответил ей Мишель.
И она ему поверила, потому что ему невозможно было не поверить!
И уже ничего больше не говоря, протянула какую-то, сложенную в несколько раз, бумажку. На которой была проставлена цифра. С рядком нулей.
Н-да... Приятно иметь дело с деловыми, которые знают, что хотят от жизни, людьми...
Таких денег у Мишеля не было.
Конечно, была машина... Но она была не здесь.
Здесь были только костюм и туфли. Но они были единственными и были ношеными.
Наверное, можно было попытаться деньги занять — без проблем, но тоже, увы, не здесь, а там, откуда он прибыл и где он имел неограниченные кредиты у самых известных людей.
Здесь у него ничего не было!
Оставался вариант обратиться к непосредственному начальству, поклянчив деньги на оперативные нужды.
Но как объяснить, на какие, если его расследование — чистой воды самодеятельность, за которую, если только о ней узнают, ему голову снимут!
К кому же тогда обратиться ?..
— У тебя есть деньги? — спросил Мишель у Ольги.
— Да, конечно! — с готовностью ответила та, начав шарить в сумочке. — Вот, пятьсот рублей!
Она, конечно, перепутала. Пятьсот, да еще рублей, это не деньги.
— Спасибо, — улыбнулся ей Мишель. — Я не о таких деньгах. Мне нужно минимум тысяча долларов. Лучше две. Если бы у тебя было хотя бы три тысячи, это могло спасти положение.
— Есть, — обреченно вздохнула Ольга.
— Что есть? — не понял он.
— Три тысячи двести. Долларов. Я их на «десятку» копила. Хотела продать свою «шестерку», добавить и...
Брать деньги у дамы сердца — это самое распоследнее дело! Джентльмен не должен брать у дам денег — ни цента! Наоборот, он должен тратить на нее — и, конечно же, не центы! Он должен засыпать ее цветами, водить в дорогие рестораны и бутики, дарить машины и кольца с бриллиантами.
Но, с другой стороны, он ведь не для себя берет, а на дело. И не навсегда, а лишь на время... Впрочем, в данном случае имеет смысл спросить, наверное, в том числе мнение дамы.
— Ты можешь дать мне эти деньги? — проникновенно спросил Мишель. — Под честное слово.
— Твое? — спросила она, глядя на него широко распахнутыми глазами, в которых, вот-вот готовые пролиться через край, блестели слезинки.
Наверное, ей было ужасно жаль этих денег!
Но для него не было жалко даже жизни!..
— Мое! — твердо сказал Мишель. — Под слово Мишеля-Герхарда-фон-Штольца!
— Под твое — с радостью!..
Но... ведь этого все равно будет мало!
Какая умница, она поняла — для чего, вернее, для кого предназначены эти деньги! Их, конечно, будет недостаточно, но, если они у него будут, он мгновенно увеличит их вдвое, втрое — хоть даже вдесятеро. Во столько — во сколько надо!
— Не беспокойся, — сказал он. — Этих денег мне хватит с избытком! Еще и останется. Тебе на новую машину. Только не на «десятку» — «десятка» это не машина, это «Жигули». Я думаю, тебе следует купить что-нибудь поприличней. Например — «Мерседес». Лучше всего двухместный родстер, в котором ты, как мне кажется, будешь выглядеть просто потрясающе.
— Но у меня не хватит на «Мерседес»! — вздохнула Ольга.
