Если я дам полцены, то мне будет очень обидно, как меня поведут в подвал расстреливать. Я скажу себе — Соломон, разве это цена за твою жизнь, разве ты не продешевил? Если я дам четверть, мне, конечно, тоже будет горько вставать к их стене, но уже чуть меньше, потому что я буду знать, за что рисковал! Четверть!
— Но Соломон! — взревел фартовый.
— Что Соломон? Я семьдесят лет Соломон, и разве это принесло мне счастье? Четверть, и ни рубля больше!
— Треть! — твердо сказал фартовый, потянувшись было за украшением.
Да Соломон его не дал, отодвинув руки. Верно говорят — что к Соломону попало, того не вернешь!
— Ну ладно, только ради вас, потому что знаю вас за очень порядочного господина... Четверть с половинкой, — вздохнул скупщик. — Или ступайте в иное место, где вам дадут и того меньше!
— Ладно — наживайся, буржуй недорезанный!..
— Может быть, недорезанный, но почему сразу буржуй? Какой я буржуй — я пролетарий! — вздохнул Соломон. — Все евреи — пролетарии, все трудятся от зари до ночи. Или вы видели когда-нибудь еврея при чинах?
По прочим украшениям уже почти и не рядились — видно, у фартового душа огнем горела — желал он поскорей деньги получить да на марух и в карты спустить, чтоб к завтрему, без порток оставшись, вновь чью-нибудь душу безвинную загубить да сызнова к скупщику заявиться.
Соломон сбросил золото в ящик, вытащил из другого и отсчитал деньги. Обрадованный фартовый, не пересчитывая, сунул деньги в карман да бросился к двери.
Сделка была завершена к обоюдному удовольствию обеих сторон и с немалым барышом для Соломона-скупщика. А что до фартового, то ему те камешки и вовсе даром достались, отчего ему было не жаль продешевить...
Застучали шаги. Хлопнула дверь.
Соломон обернул свое лицо к сидящим на стульях посетителям.
— Если вы ко мне, так я вас внимательно слушаю... Мишель толкнул в бок Сашку-матроса.
Тот встал, подошел к столу.
— Узнаешь меня, Соломон?
— Если вас надо узнать — то я могу вас узнать, — пожал плечами ювелир. — Если вы не хотите, чтобы вас узнали, то я вас вижу первый раз в своей жизни!
— Им деньги нужны — сказал анархист.
— А кому они не нужны? — вздохнул Соломон. — Если бы мне не нужны были деньги, разве бы я сидел здесь? Я бы сидел не здесь, я бы сидел — там! — ткнул он пальцем в стену. — Если у вас есть что показать старому еврею — так покажите, если нет — идите себе и дайте старому Соломону немного отдохнуть...
— Как не быть, когда имеются, — сказал Валериан Христофорович, вытаскивая из кармана изъятые у анархистов украшения, кои одолжены были под честное слово. — Вот-с, полюбопытствуйте.
Соломон споро воткнул в глаз лупу и стал так и сяк вертеть украшения.
— И какая будет ваша цена? — равнодушно спросил Соломон. Хоть руки его чуть дрожали.
Валериан Христофорович назвал цену. Соломон назвал свою — в пятую часть запрашиваемой.
— Но ведь вы продадите их гораздо дороже! — возмутился, причем искренне, Валериан Христофорович.
— Но ведь я вас тоже не спрашиваю, откуда вы их взяли! — в свою очередь возразил Соломон. — Это ваше дело, откуда вы их взяли — это не мое дело. Вы хотите продать вещь, Соломон готов ее купить, не спрашивая, откуда она.
— Это мои фамильные украшения, — заверил его Валериан Христофорович.
— Тогда — простите великодушно, что вас не признал в потемках! — притворно всплеснул руками ювелир. — Тогда скромного еврея Соломона своим визитом почтил сам самодержец российский.
И шутейно поклонился.
Валериан Христофорович растерялся.
— Сие украшение принадлежало ранее семейству Николая Романова, и коли вы утверждаете, что оно ваше фамильное, то, выходит, вы он и есть! — сообщил ювелир. — Наш государь-император. Потому что императрица — навряд ли. Хотя теперь такое время, что может быть всякое.
— Вы уверены? — не утерпел, спросил Мишель.
— Также, как в том, что я Соломон, — утвердительно ответил ювелир. — Я полвека имею дело с драгоценностями, был поставщиком двора его величества, и мне ли не знать, что я им продавал.
Ах вот оно в чем дело!
— Поверьте — я даю хорошую цену! Наверное, Николаю Романову дал бы больше, вам — не могу-с. Или я не знаю настоящую цену?.. Или вы не знаете, какие неприятности я буду иметь, если меня возьмет Чека?
Или мы будем теперь торговаться за такие пустяки?
— Ну хорошо, — махнул рукой Валериан Христофорович. Тем более что зачем торговаться, коли он ничего не собирался продавать.
Ударили по рукам...
А как Соломон взял украшения да дал за них деньги, тут-то все и произошло!
Мишель подошел к столу и, вытащив из кармана мандат, громко, хоть никого здесь посторонних не было, сказал:
— Милиция, граждане! Оставайтесь все на своих местах!
При его словах у ювелира из глаза выпала и покатилась по столу лупа.
— Так я и знал! — сокрушенно сказал он. — Теперь никому верить нельзя, даже порядочным на вид людям!
Где-то в коридоре грохнула входная дверь, выпала из косяков, и в комнату ввалился Паша-кочегар, держа на вытянутой руке болтающего ногами фартового.
— Он это, утечь хотел, так я его пымал.
— Молодцом! — похвалил Мишель. — А теперь, не в службу, а в дружбу — сходите, сыщите где-нибудь понятых, дабы нам теперь обыск учинить и опись составить.
То, что кочегар найдет понятых, Мишель не сомневался. Такому только скажи, он полгорода сюда доставит!
— Я счас, мигом, — заверил Паша, выбегая вон.
— Погодите, не надо понятых! — вдруг крикнул ему вслед Соломон, хоть поздно уж было. — Догоните его!.. Зачем нам с вами лишний шум? Он вам нужен? Или мне нужен? Или мы не можем поладить миром?..
Мишель удивленно оглянулся на скупщика краденых драгоценностей. Никак он ему взятку посулить хочет?
— Ежели вы относительно откупа, так это зря, я мзды никогда не брал и ныне не собираюсь, — твердо сказал Мишель, дабы расставить все точки над i. — Но коли вы отдадите присвоенные вами ценности добровольно, вам это непременно зачтется.
А покуда он так говорил, Валериан Христофорович зашел за стол да открыл ящик конторки. Открыл да присвистнул.
— Полюбопытствуйте, милостивый государь!
А и было чем! В ящике лежал снаряженный «маузер», а подле него две гранаты. Не прост ювелир-то!
Мишель потянулся было к гранатам...
— Оставьте все на своих местах, — вдруг иным, приказным тоном сказал Соломон. — И послушайте доброго совета старого еврея — ступайте себе подобру-поздорову!
