Это было уже внове — чтобы преступники словивших их сыщиков подобру-поздорову отпускали!
— Вы, как видно, плохо представляете, что вам за все за это может быть! — качая головой, строго сказал Мишель.
— Это вы плохо представляете... — вздохнул ювелир. — Ну да как желаете-с!..
И, сунув в рот два пальца, будто откусить их хотел, оглушительно свистнул.
И тут враз все переменилось! Потому что в комнату влетел, вышибив спиной дверь да перекувырнувшись через голову, Паша-кочегар. Влетел, кувыркнулся да головой об стол стукнулся так, что дух из него вон! А уж за ним из дверей и из подсобки, что за столом была, полезли какие-то вооруженные люди, тыча в Мишеля, Валериана Христофоровича и Сашку-матроса револьверами.
— Ложись! На пол ложись, не то враз стрельнем! Сопротивляться было бесполезно, потому что поздно.
Мишель, как есть, хлопнулся на живот, прикрыв голову руками. Услышал, как рядом, так что половицы вздрогнули, рухнул всем своим весом Валериан Христофорович.
Подле его лица прошлись чужие башмаки, чьи-то невидимые руки, обшарив карманы, бесцеремонно выдрали из них оружие и мандат, охлопали бока.
И ничего-то не было понятно! Вот как вышло-то!.. Только что они обыск учинять собирались, а ныне лежат лицами в грязь, под уставленными на них «наганами», не чая живыми остаться. Кто ж знал, что Соломона целая шайка бережет!
Рядом зашевелился Валериан Христофорович.
— А ну — не возись! — прикрикнули на него. — Не то счас пристукнем!
Мишель, чуть повернувшись, скосил взгляд в сторону. Увидел сплющенное, прижатое к половицам лицо Валериана Христофоровича. Его обращенный к нему страдальческий взгляд...
— Теперь все, теперь, сударь, нас непременно прибьют! — тихо, одними губами, прошептал Валериан Христофорович.
И ведь верно — прибьют! Непременно прибьют! До смерти! Вот прямо теперь!
И зачем только они сюда заявились!.. Да еще втроем?..
Зачем?!
Глава XXIX
Думала Дуня, как в девках была, за хлопца хорошего выйти да свадебку на весь честной мир сыграть...
Вот и сыграла!..
Уж знать она не знала и ведать не ведала, что станет мужем ей сам персиянский шах Надир Кули Хан! Да только чему тут радоваться, коли не одна она у него! Разве муж он ей, коли у него, у нехристя, кроме Дуни, другие жены имеются да еще тыща душ наложниц, с коими он, как с женой богом данной, спать ложится! Разве о том она в девках мечтала? Пусть ковры кругом златотканые да парча с каменьями драгоценными, а все одно клетка это — хошь и золотая! И чему только товарки ее завидуют?
— А тому, — шепчет ей наложница, что, как Дуня, тоже по крови своей русская. — Что была ты рабыня, а ныне стала женой господина нашего, и по закону их басурманскому, коли родишь сына, то станет он наследником шаха! И ежели так случится, что иные его сыновья, что до того на свет появились, вдруг сгинут, то, как шах помрет, станет сынок твой правителем Персии, что на полмира от моря Каспия до океяна, Индию омывающего, раскинулась!
Неужто?.. Вот ведь как может обернуться!..
— Да только как ему царем персиянским стать, когда у шаха детей без счету? — дивится Дуня.
Смеется наложница. Да невесело.
— Раньше-то еще боле было, да только любимая жена Надир Кули Хана, что до тебя была, всех их извела, смерти предав, желая через то своих детей на трон персиянский вознести!
— Как так? — всплеснула руками Дуняша.
— А так!.. Сговорила евнухов да нянек со служанками, золотом их осыпав, чтоб отравили они всех детей пола мужеского, покуда те восьми лет не достигли.
После-то, как они подрастут, их из гарема на мужскую половину удалят, как до них там добраться?
Служанки яду принесли да все исполнили, как велено было, отчего младенцы все в одночасье околели. Лекарь после их смотрел, да правду открыть побоялся, сказав, что мор средь них случился.
Слушает Дуня, да не верит. Как мог бог такое злодейство допустить!?
— И где она теперь? Смеется зло наложница...
— В кувшине с пауками ядовитыми, коим сама подобна была! Господин наш светлый Надир Кули Хан после новую жену к себе приблизил, и та, прежней страшась, донесла шаху, будто бы она замыслила его трона и жизни самой лишить. Да чтоб поверил, пузырек с ядом в одежды ее спрятала. Пузырек нашли, и шах в тот же день приказал злодейку и детей ее казни предать!
— Детей ее? Но ведь и своих тоже?!
— Ну да! — хоть бы чуть удивилась невольница. — Повелел шнурком их задушить, боясь, чтоб они против него обиды не затаили да, взрослыми став, не убили его. Здесь так всегда делают!
Ужаснулась Дуняша, хоть промолчала...
— В иных-то царствах того мудрей — всех мальчиков при рождении самом у матерей берут да тут же прибивают, дабы не было промеж них, как они вырастут, вражды междоусобной, отчего царству только вред! Одного лишь живым оставляют, который после и становится правителем единовластным.
Слушает Дуняша, рот раскрыв!
— Ту-то жену тоже после извели...
А ныне надобно боле других пятую жену господина, что Бахтияр зовут, опасаться! — горячо шепчет Зарине на ухо новая подружка ее. — Ты не гляди, что с виду она тиха да приветлива — ты ей теперь главной соперницей стала!
Ежели она тебе что подарит — шкатулку али перстенек, ты их не бери, дабы из них паук ядовитый не выполз да тебя до смерти не укусил! А коли она служанок к тебе приставит, ты из их рук ничего не пей и не ешь, али сперва их пробовать яства заставляй, коли откажутся они — значит, отрава в них!
Совсем боязно Дуняше стало!
— Да сама-то в игры не играй, не танцуй и в бани не ходи, а все больше ешь да лежи...
— Зачем это?.. — круглит глаза Дуняша.
— Глупенькая ты — да чтоб на животе жира поболе отложить!
Тут уж совсем ничего Дуня не поняла! Чем живот-то ей в помощь?
— Да как же не понять-то?! Коль толста ты да живот жиром выпирает, так служанки не сразу заметят, как ты от господина нашего понесешь! А заметят да донесут женам старшим — тогда беда, дадут тебе отваров травяных да иных зельев да в баню горячую сведут, чтоб дитя скинуть! И не будет у тебя сына!
А коли уберечься сможешь да родить, — мечтательно вздыхает наложница, — да всех детей, что старше твоего, смертью погубить, а своего оставить — то быть тебе царицей персиянской да меня при том не забыть!
— Как же так — погубить? — ужасается Дуняша.
— А, так! — заговорщически шепчет наложница. — Раз согласная ты — я тебе в том помогу. Есть у меня снадобья разные, от коих засыпают да не просыпаются уж никогда! Ты их в еду или питье капнешь, а младенцам прямо в рот...
