— Марина, помогите, пожалуйста. Вы давите здесь. Я — здесь.
— А что вы хотите, Сан Саныч?
— Да вот хочу комнату меблировать. Все-таки жить нам здесь. Гостей принимать. Неудобно как-то в бардаке. Ну что, начали.
Гвоздь заскрипел и медленно-медленно потянулся из древесины. Боковая стенка отпала от шкафа. Еще с полчаса Сан Саныч раскачивал гвоздь из стороны в сторону в отверстии, прежде чем он вылез наружу.
Отличный гвоздь. Сантиметров пятнадцать. Хорошо, что плотник в лагере был лентяй и колотил мебель тем, что находилось под рукой. Слава лентяям и нерадивым снабженцам, поставляющим вместо мебельных шурупов гробовые гвозди. Пока в стране есть такие люди, никаким наемным бандитам с ее жителями не совладать.
Полезный гвоздь. Если его правильно использовать.
Глава 21
Старики держали большой совет. Как в Филях. Только в отличие от Кутузова у них не было армии. Одни военачальники.
— Как действовать будем?
— Силой. Больше никак.
— Лобовой штурм?
— На обходные маневры времени не осталось.
— Интересно, сколько их там, в лагере?
— Сколько бы ни было — все наши.
— Может, «языка» допросим?
— Этот «язык», по-моему, со злости язык проглотил.
— Эй, парень, ты слышишь меня? Сколько людей в лагере?
Водитель только мычал и с ненавистью зыркал глазами во все стороны.
— Ты ему кляп-то вытащи. Когда спрашиваешь.
Семен выдернул изо рта «языка» втиснутую ему туда случайную, взятую из ремонтного набора, грязно-масленую тряпку.
— Ну, что скажешь?
— Козлы вонючие! Гниды старые! Все равно вас там всех положат! До одного…
— Я же говорил…
— Это потому, что вы его спрашиваете неправильно, — зло сказал Семен. — С соблюдением социалистической законности. А с ними уже по-другому надо. Сколько людей в лагере?
— Да пошел ты!
Семен схватил бандита за волосы и силой развернул в сторону его мертвого напарника.
— Смотри. Он пять минут назад был жив. Дышал, говорил, баб хотел. А сейчас его нет. И тебя не будет. Через минуту.
В прокуратуру я тебя не сдам — не надейся. Я грань переступил. Мне что один труп, что два. Срок мне по старости скостят. А перед Богом я за такую погань как-нибудь отговорюсь. Будешь говорить?
Бандит отрицательно замотал головой.
— Ты никак мести своих дружков боишься? — спросил Семен. — Тогда дурак. Некому тебе будет мстить. Не будет мстителей, если ты нам поможешь. Но даже если у нас ничего не выйдет, ты будешь иметь несколько часов, чтобы слинять куда подальше от своих приятелей. Или ты предпочитаешь вместе с ними в яму лечь?
Молчишь? Тогда так: времени воспитательные беседы с тобой вести у меня нет. Я не Макаренко! Даю тебе две минуты. Через две минуты я тебя убью! Но не сразу. Постепенно. По секундам. Клянусь всем дорогим, что у меня есть и чего вы меня захотели лишить.
Семен задрал рукав и поднес к глазам бандита часы. Рядом с часами он вертикально поставил тесак.
— Отсчет пошел!
Десять раз прыгнула секундная стрелка.
— Десять секунд! Первый раунд ты проиграл, — сказал Семен и неожиданно ударил бандита рукоятью ножа в губы. Чтобы он запах крови почувствовал.
Тот дернулся, еще сильнее стиснул зубы.
— Будешь говорить?
— Сука! Гад! Падла! — хрипел упорствующий пленник.
Семен не обращал никакого внимания на матерную ругань. Он внимательно смотрел на часы. И в этом своем безмолвном упорстве он был страшен.
— Еще десять секунд, — сообщил он и, ухватив бандита за ухо, оттянул в сторону мочку, — раз, два, три…
— Ты что творишь, сволочь! Ты что удумал!
— Десять секунд, — бесстрастно сказал Семен и с маху резанул лезвием тесака по мочке.
Он знал, что делал. Ранения ушной раковины жизни не угрожают, но болезненны и очень кровавы.
— А-а-а! — вскричал, заерзал на месте покалеченный бандит. Ему еще не было больно. Но уже было очень страшно. Он не видел раны, но чувствовал густо стекающую по его шее, и по спине, и по груди кровь. Водопад крови!
На что и был расчет.
— Раз, — начал новый отсчет Семен. Рывком задрал, уложил на руль руку бандита, ухватил и отжал в сторону один палец.
— Два.
— Ты что? Ты что? — невнятно бубнил упорствующий пленник, глядя то на Семена, то на тесак, то на палец.
— Три. Каждые десять секунд я буду отрубать тебе по пальцу. По одному. Потом убью. Но не раньше чем через сто секунд. Пять. Шесть.
— Сема, прекрати! — попробовали остановить его друзья.
— Сидеть! — страшно оскалился Семен. — Они не жалели меня. Я не буду жалеть их. И вас, если вы мне помешаете. Семь. Восемь.
Он с силой оттянул один палец и занес для удара нож.
— Сколько людей в лагере?
— Много! — заорал бандит. — Девятнадцать!
— Подробнее.
— Двенадцать охраны. Еще шеф с телохранителями. И еще…
— Где заложники?
— В главном корпусе, на втором этаже, в кладовке.
— Живы?
— Два часа назад были живы.
Слаб в коленках оказался бандит. Не было у него по-настоящему серьезных стимулов для молчания. Своя боль ему была важнее жизни подельников. Своя боль болела сильнее.
Не за кого и не за что ему, по большому счету, было страдать и умирать. Погибшие на фронте друзья Семена не раскрывали рта, даже когда им, плененным, жилы на шомпол наворачивали Даже когда умирали на нейтральной полосе с выпавшими наружу внутренностями, с оторванными руками и ногами. И тогда они молчали, зная, что любой шум может вызвать обвал минометно-артиллерийского огня. Но уже прицельного огня. Молчали, потому что беспокоились о товарищах больше, чем о себе. Потому что приняли как одиннадцатую заповедь — честь выше жизни. И выше страданий!
— Оружие в машину! На сборы — три минуты!
Не через три — через две с половиной минуты иномарка вырулила на дорогу. Ветераны сидели друг на друге и на свертках с оружием. Но сидели все. Труп в обнимку с пленником уместили в багажнике. Трупу было все равно, а пленнику подобное тесное соседство даже полезно. Дальние поездки в подобном обществе хорошо прочищают голову. Если она засорена.
— Вначале работаем парами. Михась и Борис — в лагере. Я и Толя — на дороге. Далее рассыпаемся поодиночке и закрываем пути отходов, — уточнял боевую задачу Семен. — В случае, если не справимся своими силами, выходим на связь с милицией, с боем прорываемся к заложникам, захватываем и удерживаем их и плацдарм до подхода основных сил. Держимся до последнего. Отступать нам некуда!
