— Что за приятель?
— Нормальный приятель. Мы с ним не одну бутылку вместе. А потом он по части электричества пошел. А я...
— Ну приятель так приятель.
Утром, прихватив последнюю нераспечатанную бутылку «Наполеона», собутыльники двинулись к приятелю.
— Ну? — спросил с порога приятель. — Чего надо?
— Ты че, Петрович, не признаешь, что ли, меня?
— Отчего не признаю? Признаю. Чего надо?
— Консультацию, — сказал визитер, показывая бутылку коньяка.
— М-м! — удивился приятель. — Ты где такую взял?
— Купил! Тебе купил. А ты пускать не хочешь. На пороге держишь.
— Ну, тогда заходи.
Вначале выпили бутылку «Наполеона», закусывая его лимоном. Потом вытащенный из холодильника хозяина армянский коньяк под вареную картошку. Потом сбегали в киоск за водкой. И стали говорить за жизнь.
— Хороший ты мужик, Петрович. Но гад. На порог пускать не хотел.
— Я хотел. Это ты просто не понял.
— Не хотел!
— А я говорю, хотел.
— Да я бы к тебе и сам никогда не пришел. Если бы не дело.
— Какое дело?
— Такое дело! Ему вон надо дискеты посмотреть.
— Какие дискеты?
— Откуда он знает, какие дискеты.
— Как же он не знает, если это его дискеты?
— Ну не все ли тебе равно? Ты сразу скажи — можешь или нет?
— Могу.
— Тогда давай.
И вся компания собутыльников направилась к компьютеру.
— Где твоя дискета? Я ее мигом.
Взятую наугад дискету воткнули в дисковод.
— Ну?
— Что «ну»? Вот она, ваша дискета. Смотрите.
— Чего смотреть? Там же одни цифры.
— Где же одни? Вот и слова есть.
— Какие же это слова, если они не по-нашему?
— Ну и что, что не по-нашему? Все равно прочесть можно. Вот, например, это — Мюнхен, Националь кредит банк. Или что-то в этом роде. Или во! Швейцария...
— Чего?
— Банки какие-то.
— А цифры при чем?
— Цифры, наверное, номера счетов. А напротив — суммы. Вот эти. С нулями.
— Ни хрена себе нулей! Это же сколь рубликов?..
— Дурак. Откуда в швейцарских банках быть нашим «деревяшкам»? Там только доллары хранятся. Или марки. Или франки.
— То есть ты хочешь сказать, что это... Ни хрена себе! Это же сколь деньжищ!
— А дальше-то, дальше-то что? После цифр?
— Фамилии и имена.
— Фамилии?
— Да, список фамилий и имен. Ну вот, к примеру, Абрамов Иван Михайлович, Агарков Петр Петрович...
— А после списка?
— После какие-то непонятные значки. Много значков.
— Значки? Что они означают, эти значки?
— Все, что угодно. Текст, напечатанный в неизвестном редакторе. Или какую-нибудь графическую информацию.
— Какую информацию?
— Ну откуда я знаю какую? Семейную фотографию. Рисунок. Чертеж. Или план какой. Можно попробовать открыть, если надо.
— Не надо. Я все и так понял. Давай сюда дискету, — потребовал хоть и пьяный, но кое-что сообразивший Иван Иванович.
— Да погоди ты, дай хоть из просмотра выйду... Но Иван Иванович ждать не стал. Выдернул дискету чуть не с мясом.
— Другие смотреть будем?
— Другие? Нет у меня других. Есть только водка.
— Какая водка?
— "Столичная". Полная бутылка.
— Ну, тогда пошли на кухню.
Вечером друзья-приятели ушли. Еле ушли. После «Наполеона», армянского коньяка, водки и пива. Но ушли. Ночевать, несмотря на настойчивые приглашения хозяина дома, не остались. Иван Иванович не захотел.
— Нет, мы лучше дома. Потому что дома лучше. А за дискету спасибо.
— А вам за «Наполеон».
— А тебе за армянский.
— А вам...
— Хороший ты парень, Петрович...
— И вы тоже ребята что надо... На том и разошлись.
Глава восьмая
— Ну что? — спросил дежурный санитар районного морга другого санитара того же морга. — Ушли?
— Ушли.
— Все?
— Все. Я и дверь уже закрыл.
— Ну, тогда до утра никто не потревожит. Тогда наливай.
Санитары разлили по мензуркам казенный спирт, нарезали кольцами колбасу, напластали хлеб.
— Ну, как говорится, за все хорошее. За то, что-бы на нашем веку не перевелись покойники.
— А покойники здесь при чем?
— При том! При том, что кому-то смерть, а кому-то жизнь. Самая что ни на есть распрекрасная жизнь. Так что давай за покойников.
Опрокинули мензурки, крякнули, закусили.
— Я тебе так скажу, лучший мертвяк — это тот, который с дорожно-транспортного происшествия. Где все всмятку, — задумчиво произнес более пожилой санитар. — Потому как если он зажмурился в машине, то, значит, ее имел. Значит, не из бедных. Значит, при деньгах. И при других разных на-воротах — ну там часах, перстнях, цепочках.
— Как же так? Разве их до того мусора не потрошат? Которые на место происшествия приехали? — удивился более молодой санитар-практикант.
— Не, мусора в крови и мозгах ковыряться не любят. Они что почище возьмут, а остальное как есть отправляют. Чаще всего деньги из карманов берут. А висюльки — нет.
Мусора с мертвяками возиться брезгают. Зачем им мертвяки? Они с живых свой барыш имеют.
— А вы?
— Мы — когда как. Как повезет. Вот, помню, раз привезли нам четыре трупешника. Одним здоровым куском привезли. Ей-Богу, не вру! Где чья рука-нога — не понять. Все в кучу. Сплошное месиво. Бросили в холодильник до вскрытия. А я ночью в этом деле поковырялся.
— В покойниках?!
— Ну ясно дело! В их самых. Не пропадать же добру! Так не поверишь — вначале цепь золотую грамм на сто с крестом зацепил. Потом еще одну. Потом перстни. Полкило золота! Ну вот, ей-Богу, не вру. Я даже зубы брать не стал. Ну их, эти зубы. Куда их потом девать.
— Повезло...
— Не то слово. Я потом эти висюльки продал и месяц гулял!
— Ну, за это надо...
— Да погоди ты пить-то. Это еще не все.
— Ну?
— Через месяца три, представляешь, везут жмурика, которого из автомата зашмаляли. Ну я, конечно... Глядь, а у него на шее крест висит. Тот самый! Что я продал.
