Все, о чем Павел мечтал с самого детства – защита слабых, борьба с несправедливостью, – разрушилось в один миг. Еще вчера он мог хоть как-то противостоять злу, заполонившему улицы города. Теперь же он – никто. Карьера достигла не нулевой – уже минусовой отметки. Будущее не предвещало ничего хорошего. Опер прокручивал в голове разные варианты развития событий. Все были один хуже другого. Перспектива попасть на «красную» зону не радовала. Здесь же, на свободе, никогда нельзя быть уверенным, что в подворотне тебе не дадут арматурой по черепу и не сбросят тело с моста.
Павел тяжело поднялся с табурета, бросил пустую бутылку в мусорное ведро и не попал. Поднял с пола, еще раз попытал счастья и снова промазал. Пнул посудину ногой под умывальник и достал из холодильника непочатую. Мельком заметил свое отражение в висевшем на стене напротив зеркале. Отсалютовал ему бутылкой, обреченно вздохнул и отвинтил пробку. Сделал прямо из горла несколько больших глотков. В этот момент в дверь кто-то позвонил, резко и настойчиво. От неожиданности опер поперхнулся. Погрозил бутылке пальцем, сунул в рот огурец и пошел открывать.
Рука уже потянулась к замку, но в последний миг остановилась. Павел решил сначала посмотреть в глазок. На пороге стоял Копоть.
– Привет, Колян.
– Здорово. Можно к тебе?
– Да, заходи. А я пью, извини. Не обижайся, друг, – да, бардак у меня, потому что женщины в доме нет, потому и убирать некому. И мне не стыдно – это пусть эти упыри стыдятся. Это они все, все-е-е под себя подгребли… А я – я просто пью, и баста. Вот, заходи – видишь, ничего нет, даже ворам нечем поживиться. Почему? Потому что мент я продажный, вот я кто, Коля! Ты заходи, друг, там еще бутылка есть, а эти, упыри, пускай подавятся все! Все! – В конце этой бессвязной тирады Павел попробовал погрозить кому-то кулаком, но пошатнулся и громко икнул. Николай подхватил его под руку, бережно завел в комнату.
Разуваться Копоть не стал – все равно это жилище уже ничем, похоже, не испортишь. В квартире было, мягко говоря, некрасиво. Пыль, резко заметная в свете лампочки без абажура, лежала на всех горизонтальных поверхностях. А еще – разбросанные в беспорядке вещи, бумаги и развешенные на всех вертикальных поверхностях фотороботы преступников.
– Да-а, ну ты даешь. Хоть бы веником пару раз взмахнул, что ли… Нельзя же так жить, как в хлеву каком-то, – Николай укоризненно посмотрел на Пашку.
– Друг, извини, друг! А грязь – она не страшная, лишь бы душа была чиста. – Анкудов глубоко вздохнул. – Да и какая теперь, к черту, разница…
Пошатываясь, Пашка добрел до кухни и, цепляясь за дверцу, достал из шкафа еще одну рюмку.
– Пить будешь? Какой мужик не будет пить, коли друг пропадает?! А? Отвечай – друг ты мне или не друг? Коля, Колян, как обидно – нигде правды нет, сколько ни бейся башкой о стену. Вот этой, Коля, башкой! – Пашка остервенело постучал себя по лбу, снова раскатисто икнул и опустил голову. – Ни жены, ни правды… – В пустой угол резюмировал Анкудов и снова уронил голову.
– Да. Понятно. Давно бухаешь? Что за повод? – Николай достал из принесенного пакета и спрятал в холодильник бутылку коньяка, на стол же выложил батон колбасы и с десяток помидоров.
– Ты садись и пей. А я расскажу. – Однако голова опера тяжело склонилась на стол, и спустя минуту он уже спал как младенец. Если, конечно, младенцы бывают настолько щетинистыми и склонными к неумеренному потреблению крепких спиртных напитков.
Николай понимающе посмотрел на друга, оглядел кухню. Вымыл громоздящуюся в раковине посуду, собрал в ведро осколки с пола. Протер стол, нарезал колбасу, выложил веером ломтики помидоров, выбросил в помойное ведро остатки белоглазой рыбы-кильки в томатном соусе. Поставил на плиту чайник и терпеливо стал дожидаться, пока он вскипит. «Ну чем не примерная жена?» – иронично подумал про себя Николай и растолкал друга.
– Давай, спящая царевна, кофе готов! Пей и рассказывай – что там у вас приключилось такого страшного?
У Павла, несмотря на заплетающийся язык, получилась довольно связная картина злоключений, преследовавших его в последние два дня. Копоть молча сидел с серьезным видом, периодически прихлебывая коньяк и подрезая колбасу с помидорами. Закончив рассказ и покончив с закуской, Павел уперся стеклянным взглядом в стол и снова икнул. Копоть сделал крепкий кофе, поставил чашку перед другом, предложил, посмотрев ему в глаза: – Пей, я сейчас вернусь. – Встал и вышел. Так же угрюмо вернулся спустя минуту с какими-то бумагами и флешкой.
– Вот, – разложил свое богатство перед Анкудовым.
– Что это?
– То, что ты как раз искал. Компромат на этого, как его… Лаврецкого. Только не спрашивай у меня, откуда…
Павел прямо на глазах отрезвел от такой новости. Он покрутил в руках флешку. Потом полистал бумаги. Тут было все: и пропавшие из полиции данные, и компромат на Лаврецких.
– Ну, друг, даже не знаю, что сказать! Это просто… просто праздник какой-то! Я твой должник.
– Вот об этом я и хочу поговорить. Мне понадобится твоя помощь в одном деле. Заодно и тебе польза будет. Хочешь избавиться от всех неприятностей?
– Выкладывай.
– Короче, я просмотрел эти бумаги. Послушал тебя. Получается, что старлей проходит главным свидетелем по твоему делу. Следовательно, от него нужно избавиться.
– Стой, что значит «избавиться»? И какой тебе резон этим заниматься? Он подставил меня. Ты тут ни при чем. Это мои с ним личные счеты. Да, он шестерка. Я найду способ, как с ним разобраться.
– В том-то и дело, что виноват он не только перед тобой. Во-первых, старлей твой причастен к покушению на одного очень уважаемого человека, который сейчас лежит в реанимации. А во-вторых, он посягнул на воровской общак. Не один, конечно. Но рыльце у сволочи в пушку. Даже по вашим ментовским законам, кажется, нельзя так поступать. Как это называется по-книжному? Посягательство на чужую жизнь, посягательство на чужое имущество? Убирать его нужно. Иначе запрет он тебя за решетку как миленького своими показаниями.
– Убить? Не-ет. Ты меня в «мокруху» не втягивай. Что угодно. Но только не это. Здесь я пас, – опер с ужасом в округлившихся глазах посмотрел на Копотя и отстранился.
– Паша, да ты что? Это я втягиваю? Это мне нужно? – Николай, как заправский оратор, умело выделял нужные слова. Потом наклонился почти к самому лицу Анкудова и продолжил: – Да посмотри на себя. Ты по шею в дерьме. Потому что какая-то мразь бегает в шестерках у всех по очереди. Тебе жаль упыря-старлея? Жаль, да, Пашенька? А он тебя – много жалел, да? Да раньше за такое на месте расстреливали, без суда и следствия. Да и слово ты мне дал, друг. Я на тебя понадеялся.
Опер задумался. А Николай продолжал «дожимать» Павла, становясь все более требовательным и категоричным.
– Нет, конечно, можешь отказаться. Хочешь играть в благородного героя? Вперед, геройствуй! Но чтобы наступать и побеждать, нужно сначала научиться защищаться и защищать. И в первую голову – самого себя. Этот гад сдал тебя с потрохами. Плюс – посягнул на святое для таких, как я, воров – на общак.
