Впрочем, не стану лукавить, кое-что у меня осталось. Например, дубль-информация с утерянных дисков. Спрятанная в очень надежном месте. Но что с того толку? Использовать ее я смогу не раньше, чем когда смогу ответить на вопрос — кто мой нынешний противник? Кто нанес мне столь сокрушительный, в самое уязвимое место, удар? До того мне нельзя даже приподнять голову. Как тому пехотинцу, что не видит, откуда по нему садит длинными очередями чужой пулемет.
Как мне вычислить местоположение этого треклятого «пулемета»?
Может, попытаться, как это делают на фронте, вызвать огонь на себя? Например, на вновь вышедший в сети компьютер?
Но я не силен в этой области. Да и зачем им мой компьютер, если у них есть вся интересовавшая их информация. На похищенных «винтах».
Нет следа!
Хотя нет, что-то все-таки есть. На месте преступления всегда что-то остается. Что в этом случае? Из того, что не требует привлечения специальных криминалистических методов? И полсотни дополнительных сотрудников?
Что?
Ну, хотя бы почерк. Почерк преступления. Индивидуальный, как роспись в ведомости.
Очень странный, кстати, почерк. Не характерный для спецов. Безопасность обязательно бы убрала второго свидетеля. То есть меня. Дождалась бы и положила рядом с первым трупом. А еще лучше, предварительно убив, изобразила бы мертвыми, но еще не окоченевшими телами мизансцену ссоры с последующей дракой, поножовщиной или выстрелами. Два мертвеца — и ни одного стороннего преступника. Следствие даже не начинается. Из-за отсутствия виновной стороны. Убийцы наказали себя сами. Судить, миловать и казнить — некого. Типичный для Безопасности прием.
А они меня не дождались. И не убили. И не вложили в мою руку нож, которым до того изрезали бы моего напарника.
К тому же ребята из этого ведомства не оставили бы мне шанс на поиск дискеты. Они поставили бы загодя под окна человечка, а после завершения операции отсмотрели бы, обнюхали каждый сантиметр окружающего пространства с целью нахождения и уничтожения возможного на них компромата.
Нет, это не Безопасность. Или Безопасность, которая действовала спонтанно, второпях, не имея возможности распланировать операцию и подготовить должным образом место действия. Или Безопасность, которую вспугнули…
Но кто? Кто на территории, подведомственной Безопасности, может вспугнуть Безопасность? Не милиция же.
Хорошо, кто это мог быть еще? Методом исключения.
Разведка страны, на которую мы вышли со своим посланием? Так быстро? И так без оглядки? Нет, это исключено!
Уголовники, надумавшие ограбить квартиру? Но они не забрали даже деньги, бывшие в карманах пиджака Александра Анатольевича.
Кто еще?
Ответ единственный — тот, кому нужна была хранимая в наших «винтах» информация.
А кому она была нужна?
Всем! А все — это никто.
Логическая цепочка вернулась к началу рассуждений. К отсутствию адреса преступников.
Что остается делать в этом случае? Только то, что делает всякий хоть районный, хоть по особо важным делам следователь. Собирать дополнительные улики.
Как?
Ножками, ножками. По подъездам, по этажам, по квартирам. По соседям, дворникам, любителям вечерних пробежек и собаководам, выгуливавшим своих собак. По всем, кто что-то мог видеть, или слышать, или что-то такое подозревать.
И как можно быстрее, пока не явились настоящие следователи.
Я надел форму капитана милиции, «нарисовал» соответствующее удостоверение и соответствующее фотографии на нем лицо и пошел по квартирам.
— Вы хотя бы знаете, что на четвертом этаже ограбили квартиру?
— Да вы что?
— То самое. Вы тут дремлете, а у вас подъезд за подъездом грабят. Скоро всех вас, спящих, на банкетках из дома повыволакивают и на барахолку, где подержанными вещами торгуют, снесут.
— А что же делать?
— Помогать ловить преступников. Нам помогать. Мне, как представителю закона. Что вы видели вчера с… по…?
— Телевизор.
— Что еще?
— Больше ничего.
— Из дома за чем-нибудь выходили?
— Нет. То есть да. На минутку. Мусорное ведро выносила. И сразу обратно.
— Что видели во дворе?
— Двор.
— А в самом дворе? Ну там машины, посторонних людей?
— Нет, ни машин, ни людей.
Так, похоже, надо менять тактику. Человек, который пытается вспомнить что-то необычное, как правило, от натуги забывает все. Попробуем зайти с другого конца. От вторичных, напрямую не фиксируемых ощущений.
— Подходы к дому загромождают?
— Кто?
— Машины. Говорю, водители дурную привычку взяли свой транспорт по дворам расставлять так, что пройти невозможно. У вас, поди, так же?
— Ваша правда. Расставляют. Аккурат — посредине дороги. Что ни справа, ни слева не обойдешь. Намедни шла, плащ испачкала. А еще до того…
— И вчера, поди, еле-еле прошли?
— Да. И вчера. Вот так вот шла, а тут одна легковуха и еще одна. А места — боком не протиснешься, хоть через них шагай. Мы уж писали об этом в жэк и в газету писали…
— Где боком не протиснешься?
— Ну вон там, где поворот за дом. Как к мусорным бакам идти.
— И утром было не протиснуться? Опять, поди, испачкались?
— Утром? Нет, утром не испачкалась. Их утром не было.
— А вечером были?
— Вечером были.
— Когда вы мусор выносили?
— Точно. Когда мусор выносила. Там и так узко, а тут еще ведро…
— Во сколько это примерно?
— А вот как раз перерыв был между сериалами. Тем, который по первому каналу, и тем, который по второму. Я как раз успела…
— А говорите, ничего не видели.
— Так я думала, чего серьезного, а это всего только машины. Они здесь всегда десятками стоят. Ни пройдешь нормально, ни…
Это был не первый и не единственный свидетель по делу. Я обошел еще сто шестьдесят пять квартир. И еще в двенадцати получил подтверждение своим подозрениям. В отношении тех двух легковушек. У кого-то возле их колес подняла ножку любимая собачка. У кого-то закатили под днище мячик дети. Кто-то задел вскользь дверцу авоськой с кефиром. Кто-то просто обратил внимание на две упершиеся бампер в бампер легковушки.
Значит, две машины. «Жигуль» последних моделей красного цвета. С игрушкой в форме растопыренной пятерни на заднем стекле. И белая «Волга». И, что характерно, никто из жильцов или их гостей в это время к дому на машине не подъезжал и уезжать не собирался. То есть машины стояли просто так. Без определенной цели. Постояли и уехали:
