Я начал отслеживать подходы к следующему приближенному к Президенту адресату. Я обложил его близкое окружение микрофонами подслушки, с которых раз в пять-шесть часов снимал записи. Я искал безопасную щель, через которую можно было протиснуть требуемую мне информацию.
— Сегодня опять после прогулки Рекс чесался… Значит, собака есть. Запомним.
— Не могла уснуть, разыгралась мигрень… Несущественно.
Опоздала уборщица… Мишка принес двойку… Засорился слив в раковине… Надо бы вымыть стекла… Уборщицу, раковину, стекла — возьмем на заметку.
— Интересно, когда сегодня приедет Сергей? Это и мне небезынтересно.
— Надо наконец собраться и всем вместе в субботу поехать на дачу. Нельзя же видеться вот так, раз в месяц!
Вот это уже информация к размышлению. Суббота, дача, общий сбор. Возможно, представится шанс.
И снова: барахлит телефон… плохая погода… болит голова давно не звонили Приваловы… надо полы на кухне на даче перестелить… СХ-3/3 принять информацию…
Что?
Что?!! Об эти СХ-3/3 я споткнулся как несущаяся галопом лошадь об осколок снаряда, пробивший ей сердце. Именно под таким шифром я проходил в последних конторских документах.
За словесным обращением шел короткий перечень монотонно диктуемых цифр. Минута сплошных никому ни о чем не говорящих один, два, три, четыре… Никому, кроме человека, для которого они предназначались.
Кроме меня.
Я пропустил многостраничный арифметический ряд через дешифратор, но из полученного текста понял еще меньше, чем просто из набора цифр. СХ-3/3 предписывалось, с соблюдением всех надлежащих мер безопасности, снять резервный почтовый ящик. Об этом, предназначенном для использования в экстраординарных случаях ящике знали только два человека: только я и мой Куратор. Погибший Куратор. Послание было подписано… Куратором.
Я решительно ничего не понимал.
Установленный мной «жучок» обращается ко мне же по известному лишь нескольким людям в стране шифровому коду от имени умершего на моих глазах Куратора! С ума свихнуться!
Или меня, словно утку манком, пытаются выманить из укрытия под стволы ружей заговорщики. Или Контора ищет возможность вразумить своего заблудшего сына.
Или нащупывают контакты сподвижники Куратора. Первое едва ли. Заговорщикам проще ловить меня на проверенного живца — помощника Президента. Да и откуда им знать наш с Куратором почтовый ящик?
Шифры, личные коды — не исключаю. Но ящик? Такое возможно, только если бы кто-то из двоих — я или Куратор — играл на врага. А Куратор, судя по печальному его концу, играл против.
Контора? Может быть. Но почему она раньше никак не проявляла себя?
Сподвижники? Наиболее вероятно. Если Куратор имел в Конторе сообщников, а он их имел, он мог отдать меня своим друзьям. А те, не имея возможности найти меня в многомиллионном городе, решили отлавливать на подходах к местам моего потенциального интереса. Согласно старому охотничьему приему, ищи хищника подле дичи, на которую он охотится. И не ошиблись. Но почему они не вышли на визуальный контакт, почему предпочли общение через «жучок»?
Да потому, что никому другому, кроме Куратора, я бы не поверил. А Куратор мертв! Задействовав для связи его каналы, они тем самым пытаются продемонстрировать свою в отношении меня преемственность. И еще, возможно, потому, что друзья Куратора, зная законы Конторы, не желают открывать свое инкогнито, чтобы после завершения всей этой катавасии не пришлось меня, как человека, узнавшего больше, чем ему положено, подводить под несчастный случай.
Кроме всего прочего, они сэкономили массу сил и времени. Им не надо было рыскать по городу, опознавая меня единственного среди десятков тысяч прохожих, не надо было выламывать мне руки, прося о свидании. Они нашли не меня, а микрофоны, напрямую подключенные к моим ушам, и с их помощью сказали все, что хотели сказать. Остроумно и в высшей степени экономично.
Отсюда следует самый важный на сегодня вопрос — вскрывать ящик или поостеречься? Рискнуть в попытке приобрести высокопоставленных друзей, с тем чтобьи разделить непосильное бремя свалившейся на меня ответственности, или, нарушив конторский приказ (даже подумать страшно!), удариться в бега, превратив тем возможных союзников в еще многих врагов?
День я раздумывал, три отслеживал подходы на предмет обнаружения возможной засады, минуту потрошил «ящик». Вот такой обычный для почтовых операций хронометраж. Я выполнил предписание, но, честное слово, лучше бы я ударился в бега!
В шифроприказе в самой категорической форме мне предписывалось продолжить оперативные мероприятия по раскрытию заговора и физической защите Президента. Вся ответственность за возможные последствия возлагалась персонально на меня. Подпись — Шеф-Куратор, величина для меня, рядового Резидента, поднебесная. И в конце не оставляющий ни малейших надежд гриф А-1!
Вот так! Без верхней поддержки, страховки, четко разработанного плана. Поди и сделай. Если извернешься и победишь — всего лишь честно исполнишь свой долг. Если провалишь операцию — проявишь свою профнепригодность. В помощь только маловразумительная наводка на объекты возможного присутствия заговорщиков, сумма наличных денег, на которую можно неплохо покутить пару месяцев на курортном юге, но невозможно оберечь жизнь даже начальника жэу от посягательств разгневанных отсутствием горячей воды жильцов, не то что Президента, и контактный телефон, по которому допускается звонить только в самой крайней ситуации и только один раз — считай никогда.
В какую-то подозрительную авантюру вовлекают меня. То ли бросают в бой в качестве дешевого пушечного мяса для отвлечения внимания противника от более перспективных плацдармов, где раскручивается наступление, то ли предлагая немного пострелять за передовой линией, проводят разведку боем с целью выяснения местоположения огневых точек врага. Уж больно сырым выглядит по содержанию, да и по форме тоже, отданный мне приказ. В Конторе так, наобум лазаря, обычно не работают. Не нравится мне все это. Ох, не нравится!
Правда, понимаю я происходящее или не понимаю принимаю или отвергаю, сути приказа не меняет. Его я должен исполнить с точностью до запятой. Игнорировать А-1 может позволить себе только безумец. Если бы пришедшее под таким серьезным грифом распоряжение потребовало от меня взять самого себя за глотку, я бы мгновения не сомневаясь, ухватил бы себя пальцами за собственный кадык и жал до тех пор, пока душа не вылетела бы вон. А потом, посмертно, мог бы обжаловать приказ. В общем, кругом и с песней — шагом марш! А свое мнение, если таковое имеется, можешь оставить при себе, для нужд интимной гигиены.
И я повернулся — и с песней, и с места… Потому что не привык обсуждать приказы Конторы. Потому что воспитан по-другому. Потому что не мог с полной уверенностью назвать глупостью известную мне частность, не зная целого. Я только малый винтик в механизме, обозреть который мне неподвластно. Мое дело как можно лучше крутиться на месте, которое мне укажут. А то, что в самом механизме в последнее время что-то не в порядке, что-то разладилось, — это дело не моей компетенции. Я отвечаю только за свой участок, за свою работу и за общий успех. На том стояла, стоит и стоять будет Контора! И ломать этот порядок я не вправе, какие бы сомнения меня ни одолевали.
