— Смотри внимательно. Смотри!
Тритон схватил Сорокина за руку. За больную руку.
— Ну, что?
Сжал разбитые пальцы. Сжал так, что бинты мгновенно почернели, пропитавшись кровью,
— Он? Говори, он?!
— Да, он! — закричал Сорокин. — Он!
Тритон повернулся к пленнику:
— Он узнал тебя. А ты?
— Нет, я его не знаю. Нет.
— Придется вспомнить.
Тритон выдернул из чьего-то рта горящую сигарету. Раздул ее и приложил к голому плечу Сашка. Зашипела горящая кожа. С кончика сигареты взвился серый, пахнущий горелым мясом дымок.
Сашок заорал, дико заорал. На штанах, между ног у него стало растекаться темное, парящее пятно.
— Смотри, обделался! — захохотали служки Тритона. — Он же обделался! От страха обделался!
— Ну ты падла! — поразился Тритон и ударил Сашка снизу вверх в подбородок. Клацнули зубы. С губ закапала кровь.
Потом Тритон бил его в лицо, в живот, в грудь. Колотил, как боксерскую грушу. Пленник ничего не мог поделать, не мог ответить, не мог защититься. Он был распластан, размазан по стене.
— Ну что, будешь говорить?
— Я же уже говорил… Я представитель фирмы…
Удар.
Удар.
Удар.
— А теперь?
— Не надо меня бить. Я же ничего не скрываю. Я говорю правду. Я представитель…
— А вот я сейчас возьму и прикончу твоего приятеля. Ведь тебе все равно, ведь ты его не знаешь.
— Не знаю…
Тритон сгреб Сорокина, встряхнул за плечи.
— Я все сказал, все, это он! Он! — заверещал Сорокин.
— Подержите его, чтоб не дергался!
Журналиста схватили со всех сторон, схватили за руки, плечи, бока.
— Дайте нож. Есть у кого-нибудь нож?
Нож нашелся, небольшой перочинный. Тритон открыл лезвие, приблизил его к лицу Сорокина. Кто-то услужливо подпер затылок журналиста ладонью.
— Теперь скажешь? Или я ему глаз… Скажешь?
Пленник затрясся, задергался, быстро-быстро зашептал:
— Не надо, не надо, не надо…
— Кто ты?
— Представитель… фирмы…
— Ну, как хочешь.
Тритон схватил Сорокина левой рукой за волосы, приложил нож ко лбу и медленно, вжимая лезвие в кожу, повел его вниз, к глазу. Из-под ножа густо закапало красным.
— У тебя есть секунда. Секунда!
Но Сашок, как заведенный, повторял, что он представитель фирмы, представитель фирмы…
Нож перерезал бровь и скользнул вниз. Сорокин испуганно закрыл глаза, как будто это могло его защитить. Тритон нехорошо усмехнулся и вдруг резко ткнул лезвие в глазницу, ткнул прямо через закрытое веко. Журналист заорал, дернулся, но его зажали со всех сторон, зафиксировали голову. Тритон воткнул лезвие глубже и повел его вкруговую, вдоль глазного яблока. Он вырезал глаз вместе с веком. Бросил его на пол и наступил, припечатал сверху каблуком ботинка.
Сорокин оборвал крик и повис на удерживающих его руках.
По телу пленника прошла судорога, он бессильно уронил голову на грудь и тоже потерял сознание. Потому что умел, когда нужно, терять сознание и потому, что теперь было нужно…
Когда Ревизор очнулся, в камере никого не было. Только внизу, на полу, высыхали лужицы крови и мокрым бугорком выделялось какое-то пятно. Выделялся раздавленный глаз Сорокина.
«Сволочь, редкая сволочь», — со злостью подумал Ревизор, вспомнив Начальника службы безопасности, вспомнив то, что здесь только что произошло.
Садист. Садист и психопат. И, что более важно, не профессионал. Профессионал бы так поступать не стал. Вернее, не стал бы поступать так бестолково — гробить свидетеля, напрягать своих работников… Он бы, уж коли дело дошло до глаза, с того глаза получил на порядок больше пользы. А этот просто позабавился, дурную силушку показал. Непонятно, как он вообще с такими мелкоуголовными замашками умудрился попасть на должность Начальника службы безопасности.
Но, с другой стороны, лучше он, чем другой. Этого завести и довести до смертельного удара легче. Так что, можно сказать, повезло. Хоть в этом повезло!
Ночью Ревизора не тревожили. Ночью Ревизор продумывал сценарий завтрашнего дня. До жеста продумывал, до слова, до смертного своего хрипа. Утром, когда пришли его палачи, он был готов. Ко всему готов. И даже к самому худшему.
— Ну, что, вспомнил?
— Что вспомнил?
— Кто ты и откуда у тебя материалы, которые ты передал Сорокину?
— Какие материалы? Какой Сорокин! Я ничего не понимаю! Я представитель…
Тритон вытащил из кармана плоскогубцы. Он не изобретал новых способов перевоспитания молчунов, он использовал привычные, многократно проверенные — кусачки, тиски, кухонные топорики.
Ревизор понял, что сейчас будет. И понял, почему у Сорокина были забинтованы пальцы рук. Липкая, холодная волна животного страха мурашками прошла по позвоночнику, подняв дыбом волосы на затылке. Похоже, легко умереть не удастся, похоже, придется помучиться, придется потерпеть.
И Ревизор сильно пожалел о том тупом, столовом, занесенном над шеей ноже. Который был милосердней…
Тритон подошел к стене, к оттянутой наручниками руке, отжал из кулака один палец, оглянулся на дрожащего от ужаса пленника.
— Ну так что?
— Я все рассказал, все.
— Ах, ну да, ты представитель фирмы.
— Да, представитель, действительно представитель…
Тритон обхватил палец заточенными гранями кусачек и нажал на ручки. Самый кончик пальца лопнул кровавым пузырем, перекушенный ноготь вонзился в кожу, защемленная кость хрустнула и расщепилась на десятки мелких осколков.
— Я скажу, я все скажу, все! — завопил пленник. — Только не надо, не надо-о! Я офицер…
— Ну вот, а говорил, что представитель.
Тритон развел плоскогубцы, стряхнул с них налипшее мясо и ноготь.
— Тогда говори.
— Только вам, одному. С глазу на глаз.
— Почему?
— Потому что, если они узнают, их придется тоже…
Люди Тритона испуганно попятились к двери. Деваться прикованному пленнику было некуда, опасности он не представлял.
— Ладно, валите. Только пиво оставьте.
Кто-то поставил на пол бутылку пива. Бутылку пива… Ревизор быстро взглянул на бутылку, на своего мучителя и снова на бутылку. Бутылка меняла все дело. Все дело…
— Отстегните меня. Я прошу. Я сутки в наручниках.
