— Это ты, что ли, Харя? Это я, Ноздря. Из самолета, откуда еще. Тут такое дело… Тут один чувак с углом… С таким углом! На ментовском браслете! Я тебе точно говорю!
По проходу подошла бортпроводница.
— Вы почему здесь? Вы должны быть в кресле! Самолет заходит на посадку!
— Засохни! — не отрываясь от разговора и потому в том же стиле пробормотал любитель фени. — Ну точно говорю — угол с браслетом! У бездарного фраера! С бабками, с чем же еще! Догнал наконец?!
— Как вы… Как вы смеете! — опомнилась бортпроводница. — И еще по телефону!.. Это запрещено! Вы мешаете диспетчерским службам…
— Да ладно, ладно ты, не бушуй, чудачка, — перешел на нормальный тон. пассажир, — Ну не гони волну, говорю. На тебе.
Ткнул ей в карман фирменного пиджака двадцатидолларовую купюру. Бортпроводница заметно успокоилась.
— Сядьте, пожалуйста, на место и застегните ремни.
— Да щас, щас. Да тут герла одна прицепилась, как репей. Ну нюшка. Короче, ты там наших пацанов собери. Будем фраеру угол отворачивать. Понял меня? Понял?! Ну все. Да иду, иду уже…
В аэропорту толпа быстро рассосалось. Пассажир с «дипломатом» не пошел к стоянке автомобилей, пошел к остановке городского транспорта. С народом было спокойней.
Он сел в автобус на переднее сиденье, к стеклянному окну, ведущему в водительскую кабину, завешенному какой-то грязной занавеской. Если всматриваться в стекло, можно было видеть салон и видеть пассажиров.
Вроде все спокойно.
На компанию пришибленно сидящих парней он внимания не обратил. Парни как парни — обыкновенные, какие теперь на каждом шагу встречаются, то ли урки, а может, студенты юрфака.
Ноздря и Харя с приятелями сидели непривычно тихо. Как мальчики-отличники образцово-показательной гимназии перед инспекторами РОНО. И даже на пол не сплевывали.
— Не стыдно вам, молодые люди? Расселись, а бабушки вон стоят, — возмутилась какая-то бабушка.
«Заткни пасть, корзина», — хотел сказать Ноздря. И даже рот оскалил, показав гнилые зубы. Но его толкнул в бок Харя.
— А? Ладно, бабка, садись. Хрен с тобой.
И встал и стоял, чуть не лопаясь от гордости. Мужик с чемоданом доехал до конца маршрута. И пошел на остановку пригородного автобуса вместе с толпой садоводов.
— Все, счас слиняет, — растревожился Харя. — Надо его здесь вязать.
— Здесь люди.
— А хрен с ними.
Они подошли к остановке и быстро и ловко обступили мужика. Ноздря мигнул, и они, мгновенно и разом, схватили его за руки. Ноздря за левую. Харя с приятелями за правую. А Лысый упал на землю и обхватил клещами его ноги.
— Вы что?! — свирепо прохрипел мужик. Он не ожидал нападения. Он совершенно не ожидал нападения! По крайней мере вот так, ясным днем, в толпе людей!
— Эй, вы что с ним делаете? — возмутился кто-то из пассажиров, ожидавших автобус.
— Заглохни, фраер, пока тебя не покоцали! — доходчиво объяснил Харя, сверкая глазищами.
Все всё поняли и стали внимательно смотреть на дорогу.
Мужика приподняли и, растягивая за руки и за ноги, спиной по земле потащили к ближайшим кустам.
«Помоги…» — хотел крикнуть он.
Но Ноздря ловко ткнул его кулаком в зубы. Тот затих, забулькал кровью. И вдруг, словно очнувшись, стал биться, метаться из стороны в сторону, вырывать руки и ноги, кусаться.
— Ах гад! Ты так!
Пленник вырвал правую руку и ударил близкого к нему Харю. Как-то по особому ударил, потому что не сильно, но тот вдруг громко вскрикнул, зажался и стал прыгать на одной ноге.
— Гад, гад, гад…
Воспользовавшись секундным замешательством, мужик резко дернул левой ногой вперед и тут же изо всех сил назад и, освободив ее, всадил каблук ботинка в живот кого-то из подручных Хари. Тот взвыл, схватился за ушибленное место и упал там, где стоял. Упал лицом в грязь.
Левой рукой пленник действовать не мог, левая рука его была пристегнута к «дипломату», который, отодвинувшись подальше, держал Ноздря.
Исход боя был предрешен. Мужик освободил правую руку и левую ногу и с секунды на секунду должен был встать, и пытался встать, и встал бы, если бы подкравшийся к нему сзади на коленях Харя не ткнул ему в бок перо. Харя ткнул перо еще раз и еще… Мужик схватился за бок и стал падать. Но даже рану не зажал. Он пытался дотянуться до «дипломата». Он тянулся к «дипломату», подтягивая его пальцами левой руки за цепочку, а Ноздря тянул к себе и отступал.
— Жмурь его падлу, жмурь!
Дело довершил Харя. Он подпрыгнул и еще раз, с размаху всадил черную от крови заточку мужику в шею. Фонтаном брызнула кровь. Все отскочили, чтобы не испачкаться.
Люди на остановке продолжали смотреть на дорогу, предпочитая не знать, что происходит за кустами.
Покойника быстро обшмонали, вывернув карманы, задрав пиджак.
— Гля, шпалер!
Под левой подмышкой из заплечной кобуры торчала рукоять пистолета. Пистолет вытянули, рассмотрели.
— Клевый ствол!
— А со жмуррм чего делать будем?
— Ничего не будем. Угол выпотрошим и ноги сделаем.
— Ага, попробуй.
Харя поковырял «дипломат» ножом. Потыкал сверху и с боку. Потом нашел, поднял камень и несколько раз ударил им сверху.
— Слышь, он, блин, железный!
— Да ты че?
— Ну гадом буду! От него перо отскакивает.
— Тогда давай его весь заберем.
— Как? Он же на браслете!
— Вот падла! — выругал Харя досадившего ему мертвеца.
По дороге проехала легковая машина. Кто-то из людей на остановке попытался проголосовать ее. Кто-то, осмелев, побежал назад к конечной остановке городского маршрута.
— Ну все, капнут суки. Ментам капнут. Обрываться надо, пока не поздно.
— Закройся!
— Чего делать-то будем? Чего? Харя нехорошо оскалился и, прижав коленом руку мертвеца к земле, стал резать ему запястье.
— Чего стоишь? Камень давай! Да не этот — больше. Вон тот. Сюда подложи — сюда. Камень подсунули под руку.
— Теперь бей. По кости бей! Бей — сказал! Шестерки, суетясь, колотили по руке камнями, дробя кость.
— Все!
Кольцо наручника слетело с обрубка руки.
— Ходу!
Они, часто оглядываясь и петляя, побежали к ближайшим лесопосадкам.
— Дальше куда?
— Туда! Там железка должна быть.
— Откуда ты знаешь?
— Я сюда телок возил.
Они перебежали поле, пересекли проселочную дорогу и параллельно ей, по кустам, вышли к железке. Где затаились в каком-то полуразрушенном сарае.
