— Вы что? Что у вас?
Омоновцы лишь матерились и мотали касками.
— Кто это вас? Кто? Они? Они?!! Подкрепление рванулось вперед.
— Ну все!
— Не надо. С ними, — тихо крикнули омоновцы. Бойцы Зубанова, прикрыв собой раненых, приготовились к отражению атаки Но милиционеры увидели два направленных в их глаза трофейных автомата И увидели на все готовые лица Главное — лица!
— Отдайте автоматы.
— Нате — возьмите.
Милиционеры нерешительно переглядывались и переминались с ноги на ногу. Запал атаки в них иссяк, и теперь они уж точно не хотели лезть под пули.
— Да хрен с ними! Куда им отсюда деваться, — махнули рукой милиционеры.
— Бери этого. И пошли.
Подхватили под мышки полковника и потащили к выходу.
Вытолкнули в гараж, на руки заполнивших помещение милиционеров.
— Ну что там?
— Психи там. С автоматами.
— А что же вы их не обезоружили?
— Поди обезоружь. А мы поглядим. К милиционерам протиснулся какой-то гражданский чин.
— Что у вас там происходит?
— Гранаты нужны. Слезоточивые. Без гранат туда лучше не соваться. Они точно с придурью…
Что ответил гражданский, Зубанов не слышал. Его, раздвигая толпу толкущихся без толку милиционеров, выволокли во двор и впихнули в машину. Почему-то в автобус.
— Кого еще ждем? — спросил водитель.
— Никого не ждем. Все здесь. Поехали.
Автобус выехал из ворот. Но свернул почему-то не в город. Свернул в противоположную сторону.
Зачем?
Пересек два перекрестка и въехал во двор строящегося здания.
— Здесь притормози.
— Где?
— Да хоть где.
Автобус замер.
Бывшие в салоне пассажиры встали и задернули шторки на окнах.
— Узнаешь?
Полковник всмотрелся в лица. И верно, знакомые лица.
— А это узнаешь?
Мужчина приподнял рукав и продемонстрировал круговой по запястью бинт.
— Узнаешь, гад?
Мужчина придвинулся ближе.
— Да вы что, мужики, я же поскользнулся. Я же не специально.
— И кусался не специально?
— Ну да! Испугался сильно. И сдуру…
— Вот гад! — восхитился кто-то.
— Не специально, говоришь? — тихо спросил травмированный наручниками оперативник. — А я — специально!
И от души ударил полковника в челюсть.
Стоять на ногах полковник не стал. Упал от греха подальше. Бить его, лежащего в узком проходе между кресел, было затруднительно.
Но очень хотелось.
— Пусти меня. Меня пусти!
— Да отойди ты в сторону, а то я не достаю!
— Сдвинься! Сдвинься, чтоб тебя!..
Оперативники, мешая друг другу, бестолково суетились подле лежащего тела. Прыгали с сиденья на сиденье. Тыкали куда-то вниз кулаками.
— Ну дайте же мне!
Несколько ударов достигли цели.
— На!
На!
На!..
— Все, хватит. А то вы его прикончите.
— И поделом бы!
— Все, я сказал. Все! Отлипните от него! Оперативники расступились, подняли полковника и швырнули на сиденье. И швырнули ему на ноги какую-то пропахшую машинным маслом тряпку:
— На, утрись!
Полковник провел тряпкой по окровавленному лицу.
— Вы еще будете? Или все?
— А тебе еще хочется?
— Нет. Мне достаточно.
— Тогда молчи!
— Молчу!
Полковник дружелюбно улыбнулся разбитыми губами. По-настоящему дружелюбно, потому что легко отделался, если учитывать обстоятельства его недавнего побега.
— Вы с ним закончили? — спросил водитель.
— Закончили. Можешь заводить. Автобус вырулил со двора на улицу.
— В управление?
— Туда.
Оперативники поправляли одежду, стирали платками с кулаков и обуви кровь, оглядывались на побитого полковника.
— Это чтоб тебе впредь бегать неповадно было! — сказали они.
— Да я не бегал!
— Ну тогда, значит, мы — не били. Автобус въехал во двор горотдела милиции. Развернулся, сдал к воротам КПЗ. Гуднул. Из будки вышел милиционер.
— Чего вам?
— Привет, Михалыч! Давай открывай свою богадельню. Мы тебе клиента привезли. Старого.
Михалыч подошел к автобусу, поднялся в салон.
— Ну-у! — обрадовался он, узнав лицо беглого подследственного. — Отбегался, родимый.
Спустился со ступенек, распахнул ворота.
— Проезжай!
Автобус втиснулся в узкое пространство внутреннего дворика.
— Выходи! Полковник вышел.
— Руки за спину! Сцепил руки за спиной.
— Теперь ступай! Знаешь куда?
— Помню.
Полковник поднялся по ступенькам на крыльцо, шагнул в предупредительно открытую дверь. Из которой, несколько дней назад, он думал, ушел навсегда.
Не ушел.
Не смог.
Не получилось…
Глава 31
И снова.
— Где ты был с одиннадцати до трех часов дня двенадцатого числа? Где?
— В парке.
— Что ты делал в парке?
— Отдыхал.
— Кто может подтвердить, что с одиннадцати до трех дня ты был в парке?
— Все, кто был в парке.
— Кто конкретно?
— Все без исключения.
— Издеваешься, гад?!
И тут же удар открытыми ладонями по ушам.
— Ну что, вспомнил, где ты был с одиннадцати до трех часов дня двенадцатого числа?
— Вспомнил.
— Где?
— В парке… Снова удар.
— Если ты, гад, будешь продолжать валять ваньку, я тебя в камеру к блатным переброшу. Понял? Переброшу и шепну им, что ты не просто зек, а мент поганый. Ведь ты бывший мент? Только секретный? И значит, все равно мент. А они ментов — сам знаешь!.. Им мента — только дай! Им мента обидеть — доблесть. А знаешь, как они обижают? Знаешь? Они опускают. На самое дно! Догадываешься, как опускают? Вначале на карачки опускают. А потом опускают! По полной программе! Так, что мало не покажется! А знаешь, сколько их в камере? Всего? Двадцать человек. Целый хор. И каждый на ментов зуб имеет! А ты мент! И значит, ни один тебя не минует! Ни один! И знаешь, чем тебе это чревато? Тем, что ты рискуешь помереть на карачках! Потому что хоровое исполнение не всякая профессиональная проститутка выдерживает, а ты в этом деле девица. И если ты помрешь, это для тебя лучший исход будет. Потому как, если ты, не дай бог, не помрешь, будут тебя по этому делу пользовать в других камерах. Всю оставшуюся жизнь. Потому что ты теперь мент поганый, а станешь мент опущенный. И зачем тебе это надо? Ну, говори — надо? Или не надо?
