Нет, дольше ждать нельзя.
Полчаса в таких делах — это много. Очень много. За полчаса черт знает что может случиться…
— Мы уходим! — тихо сказал полковник в переносную рацию. — Как у тебя?
— У меня чисто, — сказал охранник, оставленный в подъезде.
Быстро разобрал винтовку, сложил части в «дипломат», отнес в сторону, положил до следующего раза в укромный уголок треногу.
— Пошли!
Телохранители оставили свои места, двинулись к люку снимать мешок с мусором.
Радиостанция зазуммерила на прием.
— Синица вызывает Голубя.
— Голубь слушает.
— Ястреб возвращается в гнездо. Будет через несколько минут. Как поняли меня?
— Понял тебя, Синица. Ястреб будет через несколько минут. Отбой.
«Он едет!» — показал полковник телохранителям. Почти бегом прошел на место и, торопясь, но заставляя себя работать медленно, собрал винтовку. Воткнул обойму. Потащил на место треногу. Попытался поставить, но у треноги отвалилась ножка!
— Ястреб подлетает к гнезду, — сообщила Синица.
Все! Отремонтировать треногу не получится. Некогда. Не успеть!
Полковник подошел к дыре, встал на колени, сунул в нее дуло винтовки. Все его фантазии с дырами в крыше и треногами, позволяющими оставаться незамеченным, пошли насмарку. Придется по-простому…
Постарался выровнять дыхание.
— Ястреб в гнезде. Один Ястреб, без стаи, — сообщила «наружка».
На выстрел было очень мало времени. Были секунды до того, как хозяин квартиры задернет шторы. Он всегда, когда возвращался, задергивал шторы. И раздергивал, когда уходил.
Сейчас, если он не изменит своей привычке, он подойдет к окну, на малое мгновенье подставившись под выстрел…
Секунда.
Вторая.
Третья…
В окне кухни мелькнули ноги Стылого, прошедшего из коридора в комнату.
Сейчас…
Полковник вдохнул воздух и задержал его в легких.
По комнате прошел человек. Стылый. Больше некому. Потому что без стаи.
Полковник нежно обнял указательным пальцем скобу спуска.
Ну…
Стылый появился в нескольких шагах от окна. Приблизился. Потянулся руками к шторам.
«Главное — не забыть о решетке. О решетке!..» — подумал полковник. Слегка задрал дуло винтовки, поднимая крест рисок к переносью заполнившей окуляр прицела головы. «Десятка, переносье — десятка!» — мгновенно вспомнил он…
И мягко нажал на спусковой крючок.
Тихий, почти неслышный выстрел. Удар отдачи в плечо. Звон выброшенной гильзы…
Пуля пронзила два, внешнее и внутреннее, стекла окна, прошла в трех миллиметрах от прута решетки и попала стоящему в проеме окна человеку в переносье.
В десятку!
Человек в окне откинулся головой и, не выпуская штор из судорожно сцепившихся пальцев, завалился назад. Сверху на него обрушилась гардина.
Работа была сделана.
— Уходим, — уже довольно громко сказал полковник, разбирая винтовку. Руки у него слегка тряслись.
Да, он в своей жизни убивал. Не раз убивал… Но так он еще не убивал. Сам. Из винтовки с оптическим прицелом, невооруженного, не угрожающего ему, не видящего его человека. Не спеца. Не противника. Гражданского…
Стоп! — полковник замер, глядя на части винтовки. Зачем ее разбирать? Зачем разбирать винтовку, которую надо бросить здесь, на чердаке, потому что уходить с ней затруднительно. Но главное потому, что в последнее время в криминальных разборках стало модно бросать оружие на месте преступления. А это преступление совершили не профессионалы, которые уносят оружие, чтобы по нему нельзя было установить его принадлежность. Это преступление совершили бандиты.
Полковник быстро собрал винтовку. Бросил ее против слухового окна. Разбил ударом ноги треногу, оттащил, разбросал доски далеко в стороны.
Тренога — это почерк. Индивидуальный. Пусть лучше следствие думает, что стреляли из слухового окна.
Поднял к лицу радиостанцию.
— Мы выходим!
— Я понял. В подъезде чисто.
Телохранители сбросили с люка мешок. Подняли крышку. Один спустился вниз. Другой помог спуститься полковнику. Прикрыл крышку, спрыгнул вниз.
— Пошли.
Спускались налегке, о чем-то весело и безмятежно болтая. Как будто не убили только что человека.
Из двора вышли на улицу, сели в поджидавшую машину.
— Поехали.
Через десять минут соединились с машиной «наружки».
— Успешно? — спросили они. Полковник кивнул.
— Тогда с почином!..
Полковник кивнул еще раз. И тоже молча.
— Может, мы сегодня еще одно дело провернем? У нас все готово, — азартно предложил Синица.
— Не щебечи. На то приказа не было, — ответил один из телохранителей.
— А мы возьмем повышенные обязательства. Чтобы быстрей разделаться…
— Нет, ребята. Я пас, — сказал первое после ухода с крыши слово полковник. — Мне этого хватило. Вот так! — постучал ребром ладони по шее. — Домой. Домой!
* * *
Полковник лгал. В этом городе дома у него не было. Впрочем, нет, был. Была заработанная на службе у Боровицкого двухкомнатная квартира. Но ее ответственный квартиросъемщик туда был не вхож. Не мог он мелькать в местах, где его знали. Или часто видели. Или видели хотя бы раз. В этом городе он должен был оставаться невидимкой. И потому жил на самой дальней окраине, в снятой трехкомнатной квартире. Не один жил, с друзьями. Которые никогда его не покидали.
— Кто пойдет в магазин? — спрашивал один. Все прятали глаза.
— Я пойду! — вызывался полковник на непопулярное дело.
— Спасибо. Мы обойдемся без вас.
— Почему это без меня? Я тоже ем. Как все.
— Вам выходить из дома нельзя.
— Да меня здесь никто не знает!
— Все равно нельзя. Кто пойдет в магазин?.. В магазин Зубанова не пускали. И вообще дальше коридора никуда не пускали.
— Я под арестом? — ставил вопрос ребром полковник.
— Ну что вы? Как вы могли подумать? Мы просто вас охраняем. Для дела.
— А если я надумаю сбежать? Что тогда?
— Мы будем вас охранять.
Крепкие ребята. Знают, что хотят. Знают, что хотят их хозяева.
Полковник шел в свою комнату, садился в кресло и делал вид, что читает газеты. Потому что не читал. Потому что прочитал их еще несколько дней назад.
