«Надо отпустить детей, женщин, стариков, оставив одних только молодых мужчин, — думал он. — Нельзя воевать с женщинами и детьми — они ни при чем…»
«Надо их отпустить, к чертовой матери, всех этих баб и весь этот детский сад! — лихорадочно соображал Аликбер. — Ну их к дьяволу!.. За своих баб и детей они их тут всех до одного перемочат! Надо отпустить их, чтобы менты не стреляли, попугать их маленько, а потом сдаться. Может, тогда все это сойдет за „хулиганку“…» Жаль, что заправлял всем этим делом не Аликбер…
Магомед Мерзоев тоже не готов был стрелять в детей. Особенно после того, как в нем, как в коконе, заворочался Сашка Скоков. Ментам он запросто бы, не дрогнув, перечеркнул горло кинжалом. Но не детям же!..
Магомед сел на автобус, который привез его не из Чечни в Россию, а в прошлый его мир, в котором детей и женщин убивать было не принято. Да и мужчин тоже…
«Сколько можно тянуть? Надо кого-нибудь из них убить и выбросить его тело на улицу!» — очень здраво, по-взрослому размышлял Мурад. Чтобы ни кто уже не сомневался. Потому что он видел, как смотрел на детей и женщин Умар и как отводил глаза в сторону Магомед. Если кого-нибудь убить, то тогда все станет всерьез, и никто не сдастся, и они выполнят свой священный долг до конца! Несмотря ни на что!..
Мурад был мальчик, но он был куда умнее своих старших «братьев», потому что предпочитал не болтать, а действовать.
Еще один, заменивший в их пятерке выбывшего по болезни Аслана Салаева, боевик вообще ни о чем не думал. Он был совершенно спокоен и был готов стрелять, если нужно будет стрелять, в кого угодно. Потому что русские убили у него всю семью — убили мать, отца, жену и трех детей. Детей и жену завалил в погребе, где они прятались от обстрела, попавший в его дом снаряд. А потом туда, где они шевелились, потому что были еще живы, бросили гранату наступавшие десантники.
Что ему до чужих детей, когда русские не пощадили его? Их смерть угодна Аллаху! Если они здесь, то, значит, он выбрал именно их, а не кого-то другого, и так тому и быть! Пусть умрут они и он…
Отсюда он готовился попасть сразу в рай, где очень хорошо, очень сытно и нет войны…
— Извините… — робко сказала одна из заложниц, сидевшая в их секторе. — Но мальчик хочет в туалет.
На коленях у нее сидел ее маленький сын.
— Да, да, конечно, — засуетился, вскочив на ноги, Умар Асламбеков, лихорадочно крутя головой, чтобы увидеть, куда можно отвести мальчика…
Но отвести его никуда не удалось.
— Сиди! — коротко и свирепо сказал Мурад, поведя автоматом в сторону женщины.
Та побледнела и замолкла, изо всех сил прижав к себе мальчика. И мальчик, который до того беспрерывно теребил ее и что-то шептал на ухо, затих, испуганно глядя на страшного дядю.
Но мальчик не мог терпеть долго и не мог бояться бесконечно. Потому что сидел на коленях у своей матери, которая была его защитой.
Он захныкал и стал проситься в туалет.
— Потерпи, — шептала ему на ухо мать. — Потерпи еще немножко…
Умар растерянно смотрел на мать с ребенком, на вдруг непонятно отчего рассвирепевшего Мурада. Ему было стыдно и жаль женщину, но он боялся Мурада. Он, сорокалетний мужчина, боялся пятнадцатилетнего мальчишку! Потому что этот мальчишка не боялся никого и ничего.
Мурад ничего не сказал ему, но Умар молча сел на место, ненавидя себя за слабость. И просто ненавидя себя… За то, что оказался здесь, что не нашел в себе сил остаться там, в Европе, что не способен пойти против Мурада и здравого смысла… За то, что запутался…
Мальчик хныкал все громче и громче. Терпеть его просьбы и всхлипы было почти невозможно.
— Пустите ребенка, — подал голос пожилой мужчина.
Мурад словно ждал этой реплики. Он вскочил, схватил мужчину за шиворот и потащил в сторону.
— Молчать! — кричал он. — Молчать, шакал!
Он переменился в лице и, вдруг быстро перехватив автомат, ударил мужчину прикладом в лицо, свалив на пол. И ударил еще раз, так, что по полу брызнула кровь.
Женщина в ужасе смотрела, как бьют, как убивают мужчину, который вступился за ее ребенка. Она смотрела, с силой прижимая лицо мальчика к себе, чтобы он не мог повернуть голову, не мог видеть происходящего. Она давила так сильно, что мальчик стал пищать и вырываться из ее рук.
Мурад бил по голове, по плечам, по рукам катающегося по полу мужчину, намереваясь убить его. Но его остановили. В этот раз остановили. Как видно, смерть заложников не входила в планы террористов. Пока…
Но чуть позже не в их, в другом секторе убили какую-то женщину. Как — никто не видел. И даже не все слышали. Просто где-то за стеной глухо простучала дробь короткой очереди, а спустя некоторое время к ним подошел Мурад.
И все всё поняли.
Потому что увидели его лицо — возбужденное, но все равно очень спокойное, увидели его глаза и сообразили, что он там был и, возможно, стрелял именно он и готов стрелять и дальше — в женщин и в детей тоже! Хоть в кого!..
Мурад сделал то, что должен был сделать — он сжег мосты! Мурад готов был идти до конца — и гнать туда всех!
И те, кто надеялся, что все обойдется, поняли, что не обошлось, не вышло! Прозвучала одна-единственная короткая очередь, и все переменилось… Одной из заложниц не стало. И значит, не будет никакой «хулиганки» и не будет прощения. «Хулиганки» с трупами и огнестрельными ранениями не бывает! Теперь им бессмысленно сдаваться, теперь придется идти до конца!..
А Умар так и не встал… Умар сидел, словно его пришили к стулу… Не тогда он сделал выбор — сейчас! Тогда, когда он вернулся в Чечню из благополучной Европы, когда шел маршем с боевиками по лесам и даже когда пытался перерезать глотку предателю, он лишь хотел его сделать. А теперь — сделал! Окончательно и бесповоротно!
Теперь он был с ними — с Мурадом!
Теперь он мог либо стрелять в своих и погибнуть от их пуль, и даже если каким-нибудь чудом спастись, то все равно попасть под суд, как террорист, либо стать таким же, как пятнадцатилетний Мурад, — решительным и беспощадным…
Без середины…
Но Умар вновь попытался выбрать середину! Он сел, поставив рядом с собой оружие, и уже не брал его в руки и не вставал. До самого конца. Он стал совершенно безучастен к происходящему. Он сделал все, что от него требовалось, — сделал выбор, соединился со своим народом и отдал своему народу свою жизнь — большего от него требовать было нельзя! Большего он все равно дать не мог!..
Умар просто сидел и ждал.
И все ждали.
Чего?
Заложники — спасения или смерти. Террористы — не понять чего. Ждали, что что-то должно произойти — что придут иностранные журналисты, которым можно будет рассказать о творимых русскими в Чечне безобразиях, что власть пришлет своих под белыми флагами парламентеров, что война в Чечне прекратится…
