Всем все было уже ясно, ясно — что часть нужно срочно и организованным порядком выводить из Чечни. Пока не поздно. Но с приказом почему-то тянули!
Потом случилось неизбежное — чеченцы зарезали одного из офицеров. Ночью, возле подъезда его дома. Может, это было банальное ограбление, но вполне вероятно, что месть.
Командир своей властью приказал выдать офицерам, свободным от несения службы, табельное оружие. В целях самообороны. И, не надеясь на местную милицию, приказал наладить круглосуточное патрулирование военного городка и прилегающих территорий.
Командир решал возникшую проблему как умел и силами, которыми располагал. И, будьте уверены, решил бы — чеченцам тогда нечего было противопоставить оружию и организованности военных, если бы скоро не остался без личного состава.
Весной из части ушли отслужившие свой срок дембеля. А молодых на их место не прислали. Ни одного! И осенью тоже не прислали! В документах часть значилась как полноценная, а личным составом была укомплектована меньше чем на четверть! О боевой и политической подготовке разговор уже не шел — солдаты через день ходили в караулы. Офицеры в разговорах между собой крыли командование по матери, предполагая, что вряд ли это просто разгильдяйство. Те, что поумней и порасторопней и кому было куда, отправили семьи в Россию.
Лейтенанту Степанченко было некуда.
Скоро в части остались почти одни только офицеры. И остался полный комплект штатного вооружения, которое почему-то не вывозили. Уж лучше бы его чеченцам отдали, которые требовали его все настойчивей, считая уже своим. Но и отдавать — тоже не отдавали! О них словно забыли. Командир каждый день ругался по телефону матом, ему обещали решить вопрос в самое ближайшее время, но не решали. Офицеры ходили в караулы, как простые солдаты…
И лейтенант Степанченко тоже ходил, неделями не вылезая из части.
Потом случилось то, чего все ожидали. Но… все равно не ожидали!
В часть пришли чеченцы. Много вооруженных чеченцев, со всех сторон.
Они захватили КПП, окружили штаб и побежали к складам, о местоположении которых были прекрасно осведомлены.
Часовые, как было предписано Уставом, крикнули:
— Стой! Кто идет!
И выстрелили в воздух.
Им на помощь прибежала из караулки отдыхающая смена.
Запертые в штабе командиры лихорадочно крутили диски отрезанных телефонов, пытаясь дозвониться в Москву и в местный райотдел милиции.
Не ожидавшие встретить столь упорного сопротивления чеченцы залегли. Подставлять лоб под пули им не хотелось — это еще была не война. Они надеялись получить свое миром.
— Эй! — крикнули они. — Зачем стреляешь? Бросай автомат и уходи. Мы тебя не тронем! Это наше оружие — мы за него заплатили.
Часовые огрызались одиночными выстрелами, на всякий случай экономя патроны.
Чеченцы отвечали им длинными очередями и выстрелами из табельных «пээмов». Среди чеченцев было много местных милиционеров. Из того самого РОВД, куда безуспешно пытались дозвониться штабисты…
В короткой, но ожесточенной перестрелке погиб один и было ранено два неосторожно высунувшихся чеченца.
Это были первые жертвы.
Которые требовали отмщения!
Но на штурм чеченцы никак не решались, о чем-то бурно переговариваясь. Потом несколько из них отползли назад и побежали к воротам.
Они запрыгнули в машины и поехали в военный городок, до которого было рукой подать — буквально несколько кварталов. И который, в отличие от оружеек, никем не охранялся. Там они ворвались в дома, выволакивая на улицу жен и детей офицеров. Они хорошо знали, кого и где им искать, потому что жили с семьями офицеров бок о бок, их дети ходили в одни сады и школы, со многими они раньше дружили и ходили к ним в гости.
Но это было раньше…
Упирающихся женщин и детей погнали прикладами к машинам, привезли в часть и, прикрываясь ими, подтащили к складам.
— Эй, не стреляй, видишь, здесь твоя семья! — кричали из-за женских и детских спин чеченцы, размахивая оружием.
Они не ошиблись, не перепутали — это были дети и жены тех самых, которые не хотели им сдаться, офицеров. Они рассчитали все верно, пытаясь вскрыть охраняемые офицерами склады с помощью живых отмычек.
— Что делают, падлы! — выругался матом сосед лейтенанта Степанченко по лестничной площадке и позициям.
И бессильно заскрежетал зубами.
— Эй, выходите! А то мы их зарежем! — продолжали кричать, угрожая, чеченцы.
И чем больше угрожали, тем сильнее распаляли себя.
В воздухе блеснули выдернутые из ножен тесаки, которые уперлись в шеи перепуганных женщин и детей тоже.
— Бросай оружие! — орали чеченцы. — Бросай!!
А вот заложники не кричали, заложники, выпучив глаза, смотрели перед собой, боясь пискнуть. Только дети тихо плакали, потому что им было страшно,
— Считаем до трех! — начали отсчет чеченцы.
— Раз!..
Офицеры, скрипя зубами, смотрели на своих близких, над которыми, на их глазах, измывались бандиты.
— Два!..
В то, что они способны убить детей, никто не верил. Как можно убить, зарезать ножом, ребенка? Как можно зарезать ребенка, которого ты знаешь, с которым играли твои дети?! Или женщину, которая по-соседски угощала твоих детей сладостями?
Все были уверены, что чеченцы просто давят на психику, просто пугают.
Если бы так…
— Три!.. — крикнули чеченцы.
И уже ни о чем не предупреждая, полоснули поперек шей тесаками. Сильно и уверенно, как если бы баранов резали.
Ярко-красная кровь брызнула по асфальту вперед. Две русские женщины осели на колени. Еще живые, с еще живыми, полными ужаса, глядящими в сторону своих мужей глазами. Еще живые, но… уже мертвые!
— Эй, на, лови свою бабу! — крикнули, громко захохотав, чеченцы.
Сильно размахнулись, и что-то круглое, пролетев над землей, шмякнулось, прокатилось по асфальту, оставляя на нем черные пятна.
Головы… Это были головы… Их жен…
У офицеров зашевелились, встали дыбом волосы.
Но это было еще не все. Если бы все!..
— Это вы виноваты, — кричали чеченцы. — Мы не хотели! Сдавайтесь, у нас здесь ваши дети.
И стали подталкивать вперед коленями детей.
Они толкали их коленями, цепко удерживая и приподнимая за волосы, отчего дети визжали и брыкались.
— Мы зарежем их! — угрожали чеченцы. — Бросайте автоматы!
Офицеры прикладывались к автоматам, выцеливая чеченцев, но стрелять не могли, боясь зацепить пленников. Но, выцеливая чеченцев, они видели, вынуждены были неотрывно смотреть сквозь прорези прицелов на искаженные ужасом и болью детские лица.
