Медленно, сонно текло время, оно будто остановилось вместе с осенью.
Мила, ни к кому не обращаясь, сказала:
— Стылая вода… Снулая погода… Постылая жизнь…
Я промолчал. К.К.К. участливо откликнулся:
— Милочка, что с тобой?
— Ничего… — тускло ответила Мила. — После суточного дежурства я выгляжу как суточные щи… Женщинам это не нравится… И вообще все надоело…
На Садовой моргнул зеленый глаз светофора и скинул нам белый «вольво».
Мы его уже ждали часа полтора, а выскочил он из-за нашей спины внезапно, никто не успел среагировать. Но впереди моргнул фарами Кит из-за руля «джопы». К.К.К. плавно отпустил сцепление и плыл за набирающим скорость седаном.
Впереди красный светофор на Костянском, там всегда долгая пауза, да и Кит стоит наготове. Нет, нет, нет, он на этот раз его мимо не пропустит — в крайнем случае протаранит. К.К.К. мягко притормозил и, объехав слева стоящий у стоп-линий «вольво», подвернул немного и ткнулся бампером в белоснежное заднее крыло шведской мечты. Чмокающий скрежещущий звук — ножом по металлу сердца.
Распахнулась дверь, и бандит Мамочка, которого я так долго ждал, выскочил, наконец, как черт, из машины.
Он обескураженно смотрел на вмятое исцарапанное крыло. Медленно перевел взгляд на растерянное фраерское лицо К.К.К., который плавно открывал дверь, вылезал неспешно, недоуменно разводя руками — мол, с кем не случается?
— Ну! Ты! Козел! Вонючий! — с визгом заревел Мамочка. — Ты видишь это? Скотина!.. Сука!..
К.К.К. испуганно бормотал, подходя к Мамочке вплотную:
— Я не ожидал, что вы повернете…
— Куда повернете? — голосил с надрывом Мамочка. — Я стоял! Мудак! Ты оборотись — людей спроси! Я на месте стоял! Ты понимаешь, что это тебе будет стоить десять штук? Это «вольва», а не твой засратый «запор»!
— Почему же «запор»? — обиделся К.К.К. — Это нормальный «жигуль», «пятерка», можно сказать.
Вокруг машин собирался народ.
— Говноед очкастый!.. — орал бандит.
К.К.К., стоя уже прямо перед Мамочкой, спросил с претензией:
— Почему вы со мной так разговариваете, молодой человек?
Мамочка опешил от такого идиотизма, его рваный шрам от уха до угла рта превратился в белый рубец.
— А как с тобой еще разговаривать, червь ты навозный?
За его спиной уже грустно переминались Кит и Любчик. Я сочувственно вздыхал, подстраховывая сзади К.К.К. Куклуксклан пронзительно-тонко, с гневом и возмущением проголосил:
— Вы не смеете оскорблять меня! Вам никто не давал права…
И неожиданно дал ему пощечину. Пощечину! Это же надо такое придумать — пощечину! Ну кто, где, когда видел — уже целые десятилетия! — чтобы кому-то ответили на бесчестье пощечиной?
Наверняка, если бы К.К.К. ткнул ему в живот стилет или трахнул по роже кастетом, Мамочка удивился бы меньше. Это как бы нормально. Мамочка вскинул обе руки сразу — сейчас будет крушащий удар по беззащитно мерцающим окулярам К.К.К.
И повис он в воздухе, как Варавва на соседнем со Спасителем гимнастическом снаряде — Кит и Любчик поймали в воздухе его руки, чуть развели в стороны и — рывком вверх! Молись, Мамочка!
Толпа восхищенно-возбужденно, взволнованно-испуганно, ротозейски-счастливо загудела. Мамочка вертел головой, пытался обернуться, понять, что происходит, заорал на оперов:
— Да я вас сейчас всех…
А Кит уже высвободил у Любчика трепетную ручку Мамочки, свел их вместе, чуть поддернул повыше — чтоб товарищу удобнее было работать. А Юрка уже защелкнул ему на запястьях браслеты и обшаривал карманы — искал оружие.
Толпа растекалась с разочарованным бурчанием, как вода из унитаза. Мамочка безнадежно пытался задержать их. Собрать сочувствующих:
— Гля, что делают, гады, фашисты! Людей пытают! Открой, сука, жмет руку — больно! Больно!
Любчик участливо успокаивал:
— Ну и что? Это же наручники! Не согревающий компресс, а нормальные хомуты! Успокойся, все правильно, так и должно быть!
Кит предложил мне:
— Хватит ему дурковать!.. Пора паковать! Пакуем?
— Валяй, — разрешил я. Так и не дотронулся я до этого звереныша с рваной пастью и чертячьими острыми ушами. Мамочка орал операм, которые волокли его в «джопу»:
— Куда вы меня? Чего вы хотите? Куда тащите, суки?!
Любчик успокаивал, лечил ему мозги:
— Да перестань ты орать… Чего ты так дергаешься? Успокойся! Возьмем тебя, пожалуй, в пыточную избу…
— Чего? Чего?
— Кво вадис? Спрашиваю, камо грядеши, потрох рваный? Куда ты, мать твою, собирался ехать?
И хохотал Юрка Любчик беззвучно, нервно и счастливо, как нападающий, вогнавший все-таки свою законную «банку» в самый угол ворот, из неудобной позиции, в прыжке, на добивании до верного. Мила неподвижно смотрела перед собой. И меня трясло от уходящего напряжения, будто оголенный провод не мог отпустить. К.К.К. истерически позевывал.
А Кит волок Мамочку за ворот кожанки и уже что-то жевал.
Значит, порядок.
47. Москва. Джангир и Монька
— Да не смеши ты меня, Монька, дорогой! — яростно веселился Джангир. — Альтруизм, гуманизм и прочие рыдания по убитым — глупая и корыстная чушь, обычная коммерческая мулька!..
Монька потягивал коньячок, не спеша покуривал, лениво посмеивался.
— Подумай сам, — доказывал Джангир. — Каждый день в мире трахается по меньшей мере один миллиард человек. Еженощно миллион тонн спермы извергается в никуда, в безвидную горячую черную прорву, в детородную тьму…
Монька был явно заинтересован размахом демографического мышления Джангира и понятностью, близостью его сознанию любимых цифр.
А Джангир уже вошел в раж:
— К счастью, большинство этой текучей гадости под названием протоплазма людская погибает… Но если бы из этого водопада подохших живчиков родились людишки, то за ночь население на земле удвоилось бы! Нужно это нам? Скажи мне, как верующий ортодоксальный еврей!..
Монька смеялся:
— Судя по моему поведению и дружбе с тобой, я не ортодоксальный, а парадоксальный еврей…
Прислуживающий за столом Швец подхалимски заметил:
— Слушаю вас, не понимаю — кто из вас более мудер?
— Молчи, мамзер, когда старики спорят, — отмахнулся Монька. — Это вопросы философские, ты в этом не волочешь… Вот когда начнем пилить деньги, так без тебя не обойдемся…
Джангир встретил Моньку по высокому протоколу. Стоя у дверей дома, когда Швец на «труппере» доставил долгожданного гостя, крепко обнял, обустроил в итальянской спальне и — быстро за накрытый стол!
