«Знал бы этот самый Харрис, где путешествует живущий теперь отдельно от него паспорт», — подумал Хэнк. Харрис и не догадывается, что в одно прекрасное утро может проснуться самым знаменитым человеком на земле. Мистер Герострат Сеймур Харрис.
Никаких перемен по сравнению с Независимой Украиной на земле России Хэнк не обнаружил. Редкие тусклые желтые огоньки по сторонам, безвидность, индустриальные трущобы. Хэнк ориентировался только по иероглифическому языку дорожных знаков — этому замечательному эсперанто водителей во всем мире.
В машине было тепло и уютно. Расслабляла, убаюкивала музыка из приемника, еле слышно подсвистывал Лембит, мягко перемигивались огоньки на щите. Хэнк, прикрыв глаза, покачивался в полудреме, думал, что это похоже на прилет на чужую планету. Ничего нет позади, все, что происходит сейчас, — неповторимо, и совсем неизвестно, что будет завтра. Капсула текущего мгновения закрыта. Она отсечена от вчера и завтра. Почти неосязаемое мгновение между всем, чего уже нет, и тем, чего еще не было. «Раз мы все смертны, — раздумывал Хэнк, — любая цель бессмысленна для неверящих в загробную жизнь. Я в нее не верю, и, скорее всего, великий акт отмщения сбросит меня в пустоту. Но я проживу свою жизнь так, как я хочу. Моя воля заставит тысячи людей жить и умереть так, как я считаю правильным. Ведь, в конце-то концов, раз все мы когда-то умрем, то я просто сдвину для них календарь. Велика печаль!»
Под утро они подъезжали к Москве. Занимался тусклый безвидный рассвет.
Неожиданно для самого себя, как-то на уровне вздоха, Хэнк сказал вслух:
— Господи, какая бедность…
Эстонец равнодушно кивнул:
— Великий канцлер Отто фон Бисмарк говорил, что у славян ослаблено чувство собственности — от этого они склонны к расточительности и воровству…
— Занятно, — хмыкнул Хэнк. — Но за век народ мог измениться…
— Никогда! — отрезал чухонский лорд. — В России никогда ничего не изменится. Это невозможно.
— Почему?
— Для этого Россия должна проиграть большую войну. Не Афганистан, не Чечня! Сокрушительный разгром — как в сорок пятом было ликвидировано гитлеровское государство… — невозмутимо преподавал Лембит.
— Но без мировой ядерной войны это невозможно, а тогда погибнут все, кроме китайцев, — напомнил Хэнк.
— В том-то и дело! Исторический пат — у мира нет игры, поэтому здесь всегда будут нищета, дикость и оголтелое воровство…
— И других альтернатив нет? — из любопытства подначивал Хэнк.
— Нет, — заверил категорически Лембит. — Российский народ может спасти только оккупация чужеземцами. Русские не должны управлять своим народом — они постоянно нацелены грабить и унижать своих людей…
— Невеселую вы нарисовали картину, — сказал Хэнк.
— А я сам человек невеселый, — серьезно ответил Лембит. — В этой жизни нет поводов для веселья…
Этот ненормальный эстонец нравился Хэнку — такой парень и в его делах может сгодиться.
— Похоже, вы жили в Европе? — осторожно спросил Хэнк.
— В некотором роде… — сдержанно ответил Лембит, молчал километров пять пути, потом неожиданно добавил:
— Я три года служил во Французском иностранном легионе…
Вон оно что! Надо бы к нему внимательно присмотреться.
На въезде на большой хайвей, видимо, опоясывающий город, был установлен не то какой-то пышный памятник, не то мемориал, не то рекламный биллборд.
— Что там написано? — поинтересовался Хэнк.
— Это памятный знак — «Дорожной отрасли России 250 лет!».
Хэнк вспомнил чудовищную дорогу, которую они одолели ночью:
— Кажется, дорожная отрасль и дороги существуют в России совершенно отдельно…
— В России все отрасли власти существуют отдельно от реальной жизни… — сказал Лембит и нырнул в свой эстонский омут молчания.
Куда-то свернули, ехали по хорошему гладкому асфальту через лес, больше похожий на парк, притормозили около огромных железных ворот с электроприводом.
Лембит помигал вахтеру фарами, тот выскочил из будки, утирая руками рот, внимательно рассмотрел карточку Лембита, оглядел их самих, нажал пульт, и ворота разъехались.
Плавный полукруг подъездной дорожки упирался в подъезд огромного красного кирпичного дома. Но прежде чем машина затормозила, растворилась дорогая полированная дверь в медном наборе, и навстречу Хэнку появились Монька и маленький человечек, почти карлик, сухонький, желтоватый, с острым резким лицом. Он протянул Хэнку сухую жесткую лапку и с неожиданной силой крепко пожал руку.
— Ну что ж, я очень рад вас видеть. Дожидаемся вас давно. Я — генерал Петр Джангиров…
53. Нью-Йорк. Полис Плаза, 1. Стивен Полк
Обезглавленное тело Дриста нашли почти сразу — в холодильной камере на кухне. Расспрашивать было пока некого, персонал ушел полчаса назад.
Полицейская круговерть бушевала, Полк давал поручения, Джордан гонял детективов, суетились все вместе, и Полк непрерывно раздумывал над тем, что обозначает такое убийство. Конечно, это не просто акт мести и не обычная брайтонская разборка. Это вызов. Его пытались напугать? Или сделать блатную «смасть»?
Кровоподтеки и ссадины на теле Дриста печально свидетельствовали о том, что его перед смертью долго били. Наверняка его начали бить задолго до того, как он позвонил Полку и оставил запись на автоответчике. Конечно, он рассказал своим мучителям все.
Двигаясь вместе со всеми в ожесточенной истерии первоначального розыска «хот-трэйс», одновременно Полк внутренне стоял на месте. Душевно замерз. Он знал — сейчас они традиционными методами полевого розыска не найдут никаких концов. Нужна догадка, идея, сокращенный прыжок сознания или очень ценная информация со стороны. Только тогда можно будет выйти на этих живорезов.
Полк не сомневался — работали чужаки. Другой почерк. Старые брайтонские бандиты, конечно, совсем не вегетарианцы — кого хочешь подколют, застрелят, удушат. Но здесь была видна рука ветерана гражданских войн, ибо нет более лютой формы озверения, чем внутренние войны, грабительские и беспощадные. Эти войны дают мутацию особых преступников — человекоподобная фауна, с которой тонкий слой цивилизации стерт до корней клыков.
Полк остановился, тупо рассматривая заходящее в море солнце. Оловянное бельмо заливало Даун-таун недостоверно мягким пугающим светом. Полк не сомневался, что все эти события, связанные потаенными пружинками, вызваны его поисками Бастаняна. Так в тире, попав в черный кружок мишени, ты вызываешь множество неожиданных механических событий: взлетают утки, прыгают олени, тяжело бегут кабаны, крутятся мельницы, и все — под металлический стрекот каких-то звякающих и скрежещущих деталей, соединенных между собой невидимыми нитками, при этом самым непонятным тебе образом.
Белесая солнечная капля упала наконец в воду, и он уселся за стол — писать запрос в Министерство внутренних дел России. Ему нужно еще до прилета в Москву запустить сыскной аппарат в поисках исчезнувшего Бастаняна. Его надо найти во что бы то ни стало, поскольку так или иначе все замыкается через фигуру исчезнувшего торговца ворованным антиквариатом.
