Когда же его шаги смолкли, голос – древний как время и далекий как первый рассвет – произнес:
– Приди, моя краса небес. Мы снова едем домой с нашим сокровищем.
Взрыв смеха раскатился эхом над снежными полями. Сверкнула вспышка света без грома, и снег заскрипел под копытами. Взмах широких крыльев – и в ночь поднялся гигантский белый конь. Тихое веселье разливалось вокруг.
Звездный Всадник всегда забирал свой Рог обратно после причиненного вреда.
Глава 16
Весна, 997 год от основания Империи Ильказара
ИБО КРЕПКА, КАК СМЕРТЬ, ЛЮБОВЬ; ЛЮТА, КАК ПРЕИСПОДНЯЯ, РЕВНОСТЬ
Я не понимаю, – бормотал Вартлоккур. – Он просто не хочет отступить. – Позади него, как куранты, беспрерывно тинькали крохотные серебряные колокольчики. Сейчас их звон был намного громче первых слабых звуков неделю назад. Стрела с серебряным наконечником неизменно показывала на запад.
Старец, сидевший перед зеркалом, подался вперед. Он чувствовал себя полностью ожившим, глядя, как человек пересекает ледник в сотне миль к западу от них. Вверх и вниз. Начиная с первых музыкальных аккордов колокольчиков, он и Вартлоккур приходили сюда посмотреть, как этот дурак преодолевает препятствия. Странный, несклоняемый человек, он пугал их своей настойчивостью. Ничто не останавливало его. Ни паршивая погода, ни горы, ни даже эти мелкие напасти, которыми Вартлоккур пытался вызвать в нем отчаяние. Снежные заносы, горные оползни, поваленные деревья размытые дороги – он обходил их или преодолевал со спокойствием, которое говорило об абсолютной уверенности в конечной победе.
И хотя за минувшую неделю он прошел менее пятидесяти миль, он по-прежнему поднимался каждый день на рассвете и играючи бросал вызов Драконьим Зубам до самого заката. Он мог выиграть состязание огромным тупым упорством.
– Он псих, – сказал Старец. – Он будет продолжать идти, пока не получит то, чего хочет. Или умрет. Уж ты-то должен понимать.
– Почему я?
– Сколько потребовалось лет, чтобы разрушить Ильказар? – А в глубине разума оставался постоянный вопрос «И чего это стоило?».
Чародей вздрогнул и отвернулся.
– Слишком много. И все растрачено. А на мой след после этого спущены все гончие пекла. Да думаю, что я его понимаю. Но – ради женщины?
А ради кого он сам объявил отмщение Ильказару? Ради носорога?
– Он любит меня.
Мужчины обернулись. Непанта стояла в дверном проеме и жгла их взглядом. Ее лицо было маской слабо сдерживаемого гнева. Вартлоккур кивнул:
– Возможно, хотя я лично поставил бы науязвленную гордость.
Мысли Непанты были очевидны. Конечно, он идет ради любви. Грубая действительность еще не разбила хватку романтизма, хотя она уже начала сдавать позиции.
– Вы предполагаете? Вы выучитесь предположениям, когда он доберется сюда!
Но его замечание все же угасило пыл. Вартлоккур видел это.
– Непанта, Непанта, почему ты не можешь быть рассудительной? Он ли убьет меня, или, что более вероятно, я… – Он оставил фразу незавершенной, сказав вместо этого: – Ладно, не стоит кричать об этом.
– Ты выкрал меня, ты разлучил меня с мужем и ты хочешь, чтобы я была благодарна? Ты думаешь, я буду спокойно рассуждать? Почему бы тебе самому не побыть разумным? Дай мне зимнюю одежду и позволь уйти. – Она уже дважды пыталась сбежать. Дважды ее останавливали и мягко возвращали в ее покои. – Я обещаю, что удержу его и не дам тебя убить.
Вартлоккур попытался скрыть свое изумление. Так вот какова была его участь в ее представлении? Зловредные чародеи романов всегда кончали жизнь от меча героя.
Старец, не удивившись, представил свои доводы:
– Ты просто не хочешь понимать, не так ли? Этот мужчина, Вартлоккур, провел четыре столетия, ожидая тебя. Четыреста лет! Почему? Потому что сами Судьбы сказали, что ты должна принадлежать ему. А ты тем не менее отметаешь их из-за столь незначительной вещи, как… этот актер и вор. Да что он собой представляет? Что он может?
– Он может любить меня.
– Может ли? Вправду? Сколько из этого было за деньги Вартлоккура? А сам Вартлоккур, он что – не способен любить тебя?
– Может ли он вообще любить? – спросила она требовательным, хотя и слабым голосом. Ее уверенность была подточена. Хитрое сомнение начало незаметно выпускать свои черные побеги сквозь трещины в бастионах веры. – Весь мир знает, что он собой представляет. Убийца целого города.
Разозлившись, Старец жестоко улыбнулся и бросил:
– Двар.
Вызывающее поведение Непанты сникло как цветок тюльпана при наступлении ночи. Ильказар с допотопных времен был рассадником жадности, злобы и хитрости. Справедливости ради нужно сказать, что его конец не был незаслуженным. Другое дело Двар – маленький третьеразрядный город – зависящий от Ива Сколовды и Прост-Каменца, славился пылким, всегда подавляемым стремлением доказать свое право быть хозяином собственных дел. Непанта, так торжествовавшая в ту ночь, когда этот крохотный городок был сокрушен, теперь замолчала и рухнула в кресло. Она повернулась спиной к мужчинам.
Старец смотрел на нее. Она почти плакала. Он затронул больное место. И в очередной раз увидел, почему оба – ее муж и Вартлоккур – находили ее столь притягательной. Она красива, хотя одиночество и страхи наложили свой отпечаток на ее красоту. Она отважно дерзила с момента своего появления в Клыкодреде, громко объявляя о своем неминуемом спасении, не сомневаясь в том, что ее муж придет. Но сейчас – подозревал Старец – она начала понимать, что Насмешник бросил вызов самому Вартлоккуру. У нее была причина испугаться. Вартлоккур все еще обожал ее. Она боялась за мужа, а не за себя. Он наблюдал, как она гладит правый висок, и поймал блеск слезы, которую она хотела скрыть.
Вартлоккур покинул комнату. Бесконечное сражение Насмешника с горами становилось скучным.
Старец сосредоточился на зеркале, не обращая внимания на женщину. Вскоре он услышал шорох ткани. Она встала за ним и смотрела в Зеркало сверху.
– Почему вы так грубы? – спросил он.
– Я должна быть благодарна за то, что онразрушил мой дом и убил моих братьев?
– И тащил вас через горы как обычную рабы ню, – встрял Старец, – вы отмечали этот пункт раньше. Нет, я не ожидаю, что вы счастливы. Но мне хотелось бы, чтобы вы держали свой разум открытым для вопроса «почему?». И сбавьте свой счет на одно очко. Ваши братья еще живы, не считая Люксоса, который – более или менее – совершил самоубийство.
– Что? Почему он не сказал мне?
– Может, из безрассудства. Он сильно верит в предназначение.
– Простите?
– Рассудите сами. Представьте, что вы любили кого-то столетиями…
– Любовь?
– Любовь. Дайте мне продолжить. Представьте, что вы ожидали кого-то, кого любите, три или четыре сотни лет. Вашего мужа, например. И когда этот человек, обещанный вам так давно, наконец прибывает, то вы не получаете от него ничего – кроме боли. Разве вы бы не попытались добиться хоть чего-то? Даже немного жестоко. Я готов спорить, что он не упомянул ваших братьев потому что хотел, чтобы вы чувствовали себя независимо. Похоже, больше никто так о вас не заботится. Зачем вам отвергать его?
