Радетик, глядя искоса, внимательно изучал Юсифа. В этот момент валиг был окружен аурой судьбы, аурой, присутствие которой он, видимо, и сам ощущал. Весь вид Юсифа говорил о том, что он ожидает для себя и сына совсем не то будущее, надежду на которое только что высказал.
* * *
Поход Юсифа против негодяев, захвативших Себил-эль-Селиб, ожидала та же судьба, что и экспедицию его брата. И это несмотря на то, что наступление было проведено более крупными силами. И вновь, для того чтобы возвратить себе Малахитовый Трон, лоялистам не хватило всего лишь одного свежего эскадрона. В своей решимости доказать свою силу и волю Юсиф атаковал дольше, чем надо. Он продолжал гнать бойцов вперед, хотя было ясно, что наступление давно захлебнулось.
Жестокая схватка озлобила как лоялистов, так и мятежников. Последовали жестокие репрессии, которые только ослабили позиции власти. Когда новость о поражении валига и о проявлениях его ярости разнеслась по пустыне, под знамена Эль Мюрида встали новые последователи. Нассеф обратился к племенам с призывом. К нему потекли добровольцы, и он начал обучать их приемам своего дьявольского стиля ведения войны.
Юсиф применял традиционную тактику, перекрыв все тропы из Себил-эль-Селиба и направляя свою дворцовую дружину преследовать подвижные банды Нассефа.
От шпионов поступали тревожные сведения о том, что Эль Мюрид возводит новые укрепления.
– Мы можем оставить все надежды выкурить их оттуда, – пророчествовал Радетик через три года после утраты контроля над перевалом. Только что было получено донесение о быстром росте замка крепости, охраняющей Малахитовый Трон. В сообщении также говорилось, что Эль Мюрид имеет в своем распоряжении постоянное войско численностью в тысячу человек, из которых примерно половина это отряд фанатичных Непобедимых.
Нассеф и его подручный Карим время от времени выезжали из Себил-эль-Селиба, чтобы лично руководить действиями мародеров, грабивших Детей Пустыни во имя Эль Мюрида.
– Они похожи на призраки, – жаловался Фуад. – Ты, Юсиф, должен был позволить мне убить Нассефа, когда у меня имелась такая возможность. Теперь он присутствует везде и в то же время нигде, и я не могу заставить его сразиться со мной.
– Что же, мы являемся свидетелями тактики, присущей партизанской войне, – заметил Радетик. – Как только Нассеф прекратит движение, он погибнет. Создайте ему приманку, от которой он не смог бы отказаться. Устройте засаду.
– Шпионы предупредят его за два дня до того, как мы решим это сделать, – ответил Юсиф.
– Знаю. Но наша единственная надежда состоит в том, что вам удастся воткнуть нож в печенку Нассефу или Эль Мюриду.
– Мы уже пытались, – прорычал Фуад.
– Не оставляйте попыток. Каждый день мы теряем клочок почвы под ногами. Они берут нас измором. До тех пор пока Абуд смотрит на события как на обыкновенную свару между Юсифом и Эль Мюридом и не верит, что она может распространиться на все королевство, нам остается уповать лишь на то, что мятежники совершат какую-нибудь роковую глупость до того, как это сделаем мы.
– Как продвигается твоя монография, Мегелин? – поинтересовался Юсиф.
Незавершенность этого труда была, как утверждал Радетик, единственной причиной, удерживающей его в Хаммад-аль-Накире. Учитель покраснел и, обняв Гаруна за плечи, сказал:
– Ужасно медленно. Очень отвлекает война. Мне едва хватает времени на то, чтобы учить. Писать же совсем некогда.
С течением времени Радетик превратился в гораздо более важную персону, нежели простой учитель. Он стал серьезной силой в окружении валига. Юсиф регулярно обращался к нему за советами и все более часто этим советам следовал.
Эль Мюрид признал новую роль Радетика и в одной из проповедей назвал его одним из тринадцати Князей Тьмы, посланных на землю Властелином Зла сбивать с пути истинного правоверных. Мегелин был удивлен столь высоким титулом. По совести говоря, он считал, что его больше заслуживал Юсиф.
Радетик направлял политику валига в неторопливое русло, что позволяло валигу выиграть время и собрать силы. Он надеялся, что Корона наконец обретет здравый смысл, а Нассеф совершит ошибку, которая позволит его уничтожить.
Он сочинил от имени Юсифа бесконечное количество тревожных писем и отправил их практически всем более или менее значительным лицам при дворе Абуда. Многие из них ему сочувствовали, но по-настоящему влиять на политику короля мог лишь кронпринц Фарид.
Юный Гарун умственно развивался значительно заметнее, нежели физически. Юсиф даже опасался, что любимый сын так и останется карликом. Радетик в утешение толковал что-то о поздно распускающихся цветах. Он уже давно оставил всякие попытки обучать кого-нибудь еще. У ученого не оставалось времени на то, чтобы улещивать или убеждать тупоголовых сыновей и племянников Юсифа.
Внимание к единственному ребенку не принесло Мегелину новых друзей. Его осуждали за то, что он водил Гаруна в геологические и ботанические походы, а его откровенные оценки талантов остальных детей навлекали на него гнев их родителей и родичей.
Кроме Юсифа и Гаруна у Мегелина был единственный друг – его личный телохранитель Муамар. Муамар любил походы на природу и уроки в классе даже больше, чем Гарун. Для него они были чем-то вроде игры. Старый воин достиг того порога в жизни, когда умственные усилия приносят больше радости, нежели физические. Он учился с жаром, какой редко можно встретить среди более молодых.
На четвертый год мятежники совершили небольшую ошибку. Фуад вернулся триумфатором после того, как заманил в ловушки и истребил около трех сотен бандитов. Эта победа обеспечила спад партизанских действий, и Юсиф объявил празднество в честь брата.
Из женских покоев были приглашены их обитательницы, для того чтобы усладить мужчин танцами. Юсиф, Фуад и особо приближенные командиры привели с собой самых любимых жен. Арфы, лютни, цимбалы и зурны наполняли зал музыкой, которую Радетик находил резкой, грубой, без всякого намека на гармонию.
На празднике царило веселье. Даже Радетик осмелился рассказать пару анекдотов, однако его шутки оказались слишком чужеродными для такой аудитории. Дети Пустыни предпочитали бесконечные, наполненные деталями повествования о проказниках, наставляющих рога самодовольным мужьям, и о недоумках, верящим всему, что говорят им их жены и дочери.
Вино отсутствовало, его заменял легкий наркотический дым, поднимающийся из специальных курильниц.
Гарун сидел рядом с Радетиком, глядя на веселье огромными, но очень спокойными глазами. Радетика даже начало беспокоить: не превратился ли мальчишка в вечно пассивного наблюдателя.
– Эй, Мегелин, – закричал Фуад, – что ты сидишь как старуха. Ну-ка, покажи нам что-нибудь из трюков, которыми так славятся неверные!
Радетик пребывал в лихом расположении духа. Он взял флейту у одного из музыкантов и под собственный, ужасный аккомпанемент принялся выделывать ногами кренделя, долженствующие изображать нечто смахивающее на фламенко. Закончив пляс, он стал хохотать вместе со зрителями.
