– В шаттл, пещерный человек! – буркнул он сам себе.
Корабль был антикварной вещью уже тогда, когда дедушка бен-Раби мочил пеленки. Коммерческим лихтером он не был никогда и сейчас тоже не стал. Скорее летающее помело, первое столетие. Гроб с мотором и полным отсутствием комфорта. Голый функционализм металла, окрашенного в серое и черное. Похоже на списанный корабль военного флота, еще с Улантской войны.
Взглядом флотского офицера (выучка не забывается!) Мойше отметил, что корабль поддерживается в отличном состоянии. Нигде ни пятнышка грязи или ржавчины. У корабля был вид побывавшего в употреблении, но хорошо сохранившегося предмета, который у антикварных кораблей бывает редко. Эти сейнеры о своей технике заботятся.
Пассажирский отсек был антонимом слова «роскошь». Свои сомнения на тот счет, пригоден ли он для перевозки людей, бен-Раби пришлось оставить про себя. Все же в этом переоборудованном грузовом трюме стояли ряды противоперегрузочных коек, и из скрытых динамиков слышалась успокаивающая музыка. Что-то очень старое и безмятежное, Брамс, быть может. Музыка сглаживала неровный шум работающих на холостом ходу двигателей.
Подъем, как заметил Мойше, будет вслепую. Пучками водорослей висели кабели, выдернутые из снятых экранов. Сейнеры не хотели рисковать.
Кажется, уровень безопасности у них даже несколько излишний. Что могли бы показать экраны, если их попросту отключить? Кстати, если бы и показали, какую информацию можно было бы из этого извлечь? Он и без того знал, где он. И знал, куда направляется – по крайней мере ближайшую станцию.
.Или это тонкий психологический ход? Чтобы они привыкли летать вслепую?
Он стал выбирать себе койку. Узел за ухом, где содержались детали инстелного трассера, которые нельзя было разнести, вдруг впился в него железными колючими пальцами. Бюро включило его.
Почему сейчас? Мойше пошатнулся от боли. Они должны были подождать, пока лихтер выйдет на орбиту.
К нему подошла бледная стройная девушка, которая в терминале принимала заполненные анкеты.
– Вам нехорошо?
На ее лице выражалась искренняя заботливость. И это потрясло бен-Раби больше, чем вероломство Бюро. Под дулом пистолета он жил уже много лет. А вот к заботе со стороны чужих он не привык.
И забота эта не была профессиональным вниманием профессиональной стюардессы. Она в самом деле хотела помочь.
И снова в мозгу у него вспыхнуло: «Я хочу».
– Да, приступ мигрени. А все мои лекарства в багаже.
Она подвела его к противоперегрузочной койке.
– Садитесь пока. Я вам что-нибудь раздобуду. Он плюхнулся на койку. В затылке сидел дьявол и лягался стальными подковами. Мерзкая и злобная тварь. Все молотил и молотил. Мойше не смог сдержать стона.
Боль в голове стучала медным барабаном, заглушая любую другую боль. Он заглянул в светло-голубые глаза девушки. Они очень подходили к бледному лицу и бесцветным волосам. Он попытался благодарно улыбнуться.
– Сейчас вернусь, – сказала она ему. – Потерпите.
И пошла прочь, и бедра ее двигались плавно, хоть она и шла торопливым шагом. Но головная боль бен-Раби не оставляла ему времени оценить эту красоту.
А напряженные нервы его расходились. У них тут под рукой таблетки от мигрени? Странно. И ее любопытство – тоже странно. Что ей за дело до его здоровья? Как только он сказал слово «мигрень», тут она и заинтересовалась.
На этот раз он чуть уклонился от правды, но мигрени преследовали его всю жизнь. В свое время он глотал болеутоляющие килограммами. И все равно, последнее время головные боли его не беспокоили. А подверженность мигреням была включена в его медицинскую карточку как прикрытие для боли, которую может вызвать это следящее устройство…
Какого черта они включили его сейчас?
Психологи говорили, что эти боли имеют психогенную природу. Они вызваны неразрешенным конфликтом между его происхождением со Старой Земли и требованиями его новой культурной среды, куда он поднялся.
Он этому не верил. Вообще он ни разу не встречал психолога, которому можно было бы доверять. Как бы там ни было, а головные боли у него бывали еще до того, как он собрался идти добровольцем.
Уже в сотый раз он спрашивал себя, зачем Бюро вставило ему недоработанное устройство. И сам себе в сотый раз отвечал, что трассер – единственное доступное средство отследить путь сейнерского корабля к стаду звездных рыб.
Трассер, полностью лишенный металла, был единственным устройством, которое можно протащить на борт звездолета мимо контроля. Но от знания ответов легче не становилось. Потому что очень уж они были неприятные. Больше всего на свете Мойше мечтал об отпуске. Настоящем отпуске, когда можно было бы забыть, кто он и что он. Ему нужно было время, чтобы съездить домой и влезть во что-нибудь, где все задачи известны, понятны и не противны. Он мечтал погрузиться в личную вселенную своей коллекции марок.
Девушка вернулась с одной из этих больших и теплых улыбок на лице. В одной руке у нее была бутылка с водой, а в другой – бумажная коробка с таблетками.
– Вот это должно помочь, – сказала она. Эта чертова улыбка готова была его проглотить. – Я вам принесла дюжину. Болеть будет всю дорогу до корабля.
Бен-Раби скривился. Сколько же они будут ковылять на этом летающем корыте?
– Я спросила, можно ли мне остаться с вами до выхода на орбиту, но Ярл отказал. У меня слишком много другой работы.
Она улыбнулась еще раз и тронула его лоб. У него появилось такое чувство, что она кому-то о нем доложит. Так ему показалось по ее реакции, когда он сказал, что у него мигрень.
Что такого примечательного в головной боли? Даже если это мигрень. Что-то болталось на оси, и он не мог понять что. Боль не давала думать.
Черт. Может быть, это первые толчки надвигающегося землетрясения культурного шока. «Терпи, Мойше, – сказал он сам себе. – Ты же гонялся на солнечных яхтах в звездных ветрах Крабовидной Туманности. Что может сделать эта леди менее предсказуемого или более пугающего?»
Она уходила, и он этого не хотел.
– Погодите! – Она повернулась. Сердце у него прыгнуло, как у подростка. – Я хотел сказать… спасибо. Меня зовут бен-Раби. Мойше бен-Раби.
Ну не жалкое ли начало? Но она ответила быстрой легкой улыбкой.
– Я знаю, Мойше. Помню по твоим документам. А я – Кольридж. Амарантина Амариллис Изольда Галадриэль де Кольридж-и-Гутьерец. – Она чуть прыснула, когда у него брови полезли на лоб. – Матушка любила читать. А вообще-то меня зовут Эми.
Наступила долгая и неуверенная пауза. Тот самый период неуверенной прелюдии к возможным отношениям, когда не знаешь, можно ли рискнуть еще чуть-чуть.
– Я тоже работаю в системе жидкостных трубопроводов.
Он кивнул. Она оставила дверь чуть приоткрытой. И ясно было, что ему решать – входить или нет.
