— Отец на работе, — усмехнулась Сюзанна. — А письмо нужно мне сейчас. Будь добра, посмотри в письменном столе. Или я сделаю это сама. — Она ощутила, как ее бросило в жар, и сделала несколько спасительных глубоких вдохов.
— Нет, дорогая, не нужно. Я схожу. Посиди здесь.
— Я пойду с тобой. Помогу тебе, — сказала Сюзанна, чувствуя, что опять начинает нервничать.
Она следила, как мать аккуратно и методично рылась в письменном столе. Там ничего не было и в помине.
— А наверху? В гардеробной?
— Не думаю, дорогая. Но давай поищем, если хочешь.
— Ты еще спрашиваешь?
Никакого письма в гардеробной не было.
— Знаешь, дорогая, оно, наверное, не приходило.
Лицо Сюзанны покрылось красными пятнами.
— Как тебе не стыдно мне врать, мама? Да, я больная, я психованная, я сижу на лекарствах и на шее у вас с отцом, но я не дурочка. Мне совершенно ясно, что письмо было и вы решили спрятать его от меня. Почему?
— Видишь ли…
— Мама, если ты мне не скажешь, я за себя не ручаюсь. Договорились? Я и так изо всех сил сдерживаюсь сейчас, но мое терпение может лопнуть. Так что…
— Мы решили, что это письмо расстроит тебя, доченька.
— Как вы могли? Почему?
— Оно от одного молодого человека, который хотел поговорить с тобой о твоей учебе в Кембридже. Он журналист.
— Ну и что в этом плохого? Мне было бы даже интересно, я…
— Профессор Лотиан не хочет, чтобы ты с ним беседовала.
— Профессор Лотиан! Это еще почему, ему-то до этого какое дело?
Но она знала какое. И мать знала.
— Ну, ты же понимаешь, дорогая. Хотя ума не приложу, как он об этом узнал. Во всяком случае, именно поэтому мы решили, что лучше… ну, немного отложить это. Тебе и так в последнее время нездоровилось, а тут еще…
— Я совершенно здорова, мама. Я тебе уже говорила, что мне гораздо лучше. И мне хотелось бы знать, почему вы с отцом вообще позволяете себе вскрывать мои письма. И откуда вы знаете, что Джаспер Лотиан не пожелал, чтобы я встретилась с этим человеком?
— Он… он нам сам написал.
— Да ты что?! Просто неслыханно! — Она почувствовала, что теряет терпение, и присела на стул. Мать с тревогой взглянула на нее:
— Сюзанна, пожалуйста, успокойся.
— Мне нужно это письмо, — объявила та, — так где оно? Давай его сюда!
— Я действительно не знаю, дорогая. Его забрал отец.
— Ах вот как! Боже, что вы лезете не в свое дело! — Сюзанна закричала, и голос ее задрожал и сорвался. — Не смейте, вас это не касается! И вот что: я сейчас же иду к отцу.
— Не нужно, Сюзанна, не ходи! — встрепенулась мать, поняв, что дело принимает серьезный оборот. — Сначала выпей лекарства. И наверное, нужно пораньше принять вторую таблетку.
— Хорошо, — кивнула Сюзанна. — Я не пойду. И выпью таблетку. А ты расскажешь мне подробно об этом письме. Ладно?
Милая моя Селия!
Я обещал, что оставлю тебя в покое, но вчера я многое не успел тебе сказать. И я подумал, что должен непременно написать тебе.
Я люблю тебя. Это первое. Я тебе говорил это и вчера, и раньше, но это настолько важно, что ты должна слышать эти слова снова и снова. Я люблю тебя невообразимо, немыслимо, безрассудно.
Я хочу, чтобы ты была со мной. Навсегда. Я хочу любить тебя и заботиться о тебе, я хочу жить с тобой, просыпаться и засыпать рядом с тобой. Я хочу увидеть с тобой весь мир и возвратиться вместе с тобою домой. Быть с тобой всегда. С тобой и нашим ребенком.
Мысль о том, что у нас будет дитя, перевернула всю мою жизнь. О таком счастье — невероятном и драгоценном — я даже не мечтал. Это наше дитя, твое и мое. Я это знаю, я совершенно в этом уверен. Его создали мы, наша любовь, и мы должны делить заботу о нем, должны вместе любить его.
Без него и без тебя у меня ничего в жизни нет, вообще ничего. Я уже нежно люблю его, глубоко и всем сердцем. Как люблю тебя. Безраздельно.
Себастьян
— Господи, — сказала Селия.
Она откинулась на подушки, по лицу ее заструились слезы. Это ужасно, невыносимо. Нужно бежать к нему, ехать с ним. Все остальное неважно. Она несколько минут вслушивалась в эту свою мысль, ожидая, вернется ли к ней прежняя неуверенность. Не вернулась. Оставалась только уверенность. Селия успокоилась и вдруг ощутила невероятное счастье.
Она уйдет из дому сегодня же, прямо сейчас. Она давно могла это сделать. Могла встать, одеться, дома никого, и чувствует она себя уже нормально. Она уйдет к нему. Нельзя его потерять. Селия вылезла из постели, подошла к гардеробу, достала наугад какое-то платье и туфли. Начала одеваться, чувствуя внутри внезапную дрожь. Нужно успокоиться и торопиться. А что, если войдет Мэри или вдруг приедет мама?..
Селия причесалась, взяла сумочку и стала спускаться по лестнице. Машина оказалась возле дома. Вот и славно. Она боялась, что ее взяла ММ. Селия открыла входную дверь и отдалась внезапному приливу лихорадочного веселья. Она все-таки решилась. Сбежала. От Оливера, от старой, мертвой жизни. Она теперь свободна.
Селия почти бегом бросилась вниз по лестнице, на ходу доставая из сумочки ключи от машины. Вдали над рекой кружили и кричали чайки, где-то гудел буксир. Она ощутила на лице теплый воздух, чудесный и сладкий. Ветерок растрепал ее волосы. Она улыбнулась и открыла дверцу автомобиля. Какую-то секунду она чувствовала только счастье, и ничего более. Конечно, мама права: такое счастье не может длиться долго, но вот сейчас, в этот миг, она с головой погрузилась в него, утонула в нем.
— Леди Селия!
Это был Брансон. Он ее видел. Черт, черт, черт!
— Что такое, Брансон, я не могу задерживаться, я страшно спешу.
— Звонит доктор Перринг, леди Селия. Он получил известие из больницы. Миссис Миллер стало хуже. Он хочет поговорить с вами.
Сильвия! Она о ней совсем забыла, предала ее дружбу. А ведь Сильвии сейчас так тяжело. Боже, она, наверное, при смерти. Медленно, будто нехотя, Селия снова вылезла из машины, поднялась по ступеням, вошла в дверь. С тяжелым предчувствием взяла трубку.
— Слушаю, доктор Перринг.
— Леди Селия, миссис Миллер умирает. Надежды нет. Мне кажется, нужно немедленно прислать к ней Барти. И остальных детей тоже… если это можно устроить. Боюсь, скоро будет поздно. Вы можете это сделать?
— Да, — сказала Селия и поняла, что надежды нет и на ее счастье с Себастьяном, — конечно, я все сделаю. Я сама привезу Барти. Я быстро.
— Это мистер Литтон?
— Да, он самый.
— Это Лили Фортескью. Извините, не могла бы я поговорить с Джеком?
