ММ ответила, что ее дом совсем небольшой, а Селия возразила, что, по общим меркам, для одного человека он все-таки большой.
— Никто не предлагает тебе продавать его, ты можешь вернуться туда в ту же минуту, как окончится война. А миссис Билл было бы не так скучно, если бы она жила с нами. ММ, я совершенно не потревожу тебя, обещаю, можешь даже есть отдельно в своей комнате, если хочешь.
ММ попросила немного времени на раздумья и наконец согласилась, не столько поддавшись уговорам Селии, сколько из чувства, что многим обязана ей. Конечно, долгая, утомительная поездка на машине в Биконсфилд с драгоценным письмом от Джаго стала если не главной причиной потери Селией ребенка, то, во всяком случае, одной из причин. ММ знала, что никогда, пока жива, не забудет той ночи, когда она сидела и держала своего Джея, припав к нему, не в силах от него оторваться, и снова перечитывала нежные строки.
Возлюбленная моя Мэг!
Я и представить не мог, что буду так счастлив. Только при мысли о том, что ты носишь нашего ребенка, мои глаза наполняются слезами. Конечно, я боюсь за вас, но твердо знаю: когда вернусь домой и увижу вас вместе — мою родную семью, это будет стоить всего того, что каждому из нас пришлось выдержать. Я так горд и так рад, Мэг! Я люблю тебя больше, чем когда-либо, и благодарен тебе от всего сердца за этот чудный подарок — от тебя и от Бога, в которого я начинаю верить.
Любящий тебя Джаго.
P. S. Я хочу, чтобы мы как можно скорее поженились. Не могу допустить, чтобы мой сын — а я уверен, что это сын, — рос маленьким бастардом.
Джаго
P. P. S. Полагаю, его нужно назвать Джеем.
Радость переполнила ММ, растеклась в ней, и любовь тоже, и каким-то неведомым образом заполнила прошедшие несколько страшных месяцев, превратив уныние и отчаяние в счастье и надежду. Джаго не было в живых, но все же он не был потерян для нее, не отверг ее, как ей казалось. Он любил ее и хотел, чтобы она носила его дитя, — и таким образом она снова обрела его. И когда ММ думала о том, как близка была к потере маленького Джея, почти отдав его чужим людям и даже ни разу не подержав на руках этой маленькой частички Джаго, и сделала бы это, не прибудь Селия вовремя, ее переполняли одновременно ужас и благодарность. Но было одно страшное «но»: Селия в результате потеряла свое дитя, которого так хотела, которого так ждал Оливер, — символ продолжающейся жизни, их совместной счастливой жизни вопреки войне. Селия, со свойственной ей дерзкой отвагой, рисковала ради ММ собственным ребенком, и риск оказался слишком велик.
— Оставь, пожалуйста, — ответила Селия ММ на следующий день, когда, бледная и изнуренная, лежала после долгой ночи, во время которой родилась и через час умерла ее недоношенная девочка. — Это все равно случилось бы, я все делала не так, доктор Перринг давным-давно велел мне лежать. Вчера, вставая, я поняла, что это неизбежно. Я долгое время игнорировала все сигналы своего организма. Если кто и виноват, так это книги, которые мы таскали на прошлой неделе. Пожалуйста, не вини себя, ММ. Я очень рада за тебя.
Но храбрость покинула Селию, когда позже, после горестной регистрации смерти, похорон и извещения Оливеру, она сломалась и плакала дни напролет. Мать утешала ее в Эшингеме со свойственным ей бесцеремонным сочувствием, а ММ с Джеем пока жили в «голубятне», стараясь не попадаться Селии на глаза. ММ понимала, что один только вид чужого здорового ребенка будет сейчас Селии не по силам.
Вот здесь она ошибалась. Как-то днем Селия приехала, настроенная весьма решительно, и потребовала показать Джея.
— Я хочу по-настоящему познакомиться с ним, он столько для нас всех значит. Дай мне его, пожалуйста, ММ, мне хочется его подержать.
И ММ, немного помедлив, передала ей Джея, который уже набирал вес и изображал на личике нечто, что ММ называла улыбкой, хотя все в один голос говорили ей, что в три недели от роду такого не бывает.
Селия прижала кроху к себе и, взглянув на ММ поверх его маленькой темной головки, сказала:
— ММ, для меня он особенный. Уверяю тебя. Да, я плачу и ничего не могу с этим поделать, но я не знала Джаго, а вот так узна́ю его. Я хочу постоянно видеться с этим пареньком, ведь столько сил отдано, чтобы он остался с нами. Ты только посмотри, какой он красивый! Скорее бы его увидели все остальные.
Внешне Селия храбрилась, но и после возвращения в Лондон ММ несколько раз видела, как она беспомощно всхлипывает.
— Только не утешай, — сказала она довольно сердито, — для меня это хуже нет. Я справлюсь. Будем лучше работать до упаду. Работа меня всегда излечивала. Кстати, и за Оливера я не буду так тревожиться.
Уважая горе Селии и ценя ее храбрость, ММ в конечном итоге согласилась жить с ней на Чейни-уок, взяв с собой маленького Джея, миссис Билл и Дороти Дженкинс, веселую, легкого характера молодую женщину, которую наняла ухаживать за Джеем. Но долго это не продлилось.
В начале 1915 года немцы совершили несколько налетов на побережье, но первая воздушная атака на Лондон произошла только в начале лета. Селия постоянно смотрела на небо и трепетала при виде цеппелинов, висящих над городом, — прожекторы высвечивали их сигарообразные тела. Неторопливое, на вид плавное движение дирижаблей было таким обманчивым и, казалось, совсем не сулило того, что случалось потом: неистовый гул, оглушающий грохот и огонь, а затем… страшные взрывы бомб. Жертвы бомбежек были малочисленны, но многие здания оказались разрушены, и все понимали, что это не в последний раз. Жители города были сильно напуганы. На следующий же день Барти, близнецы и Джей вместе с нянями немедленно отправились в Эшингем.
Моя дорогая!
Теперь, оглядываясь назад, я удивляюсь тому, что́ нам говорили в Колчестере об окопной войне. Четыре дня на передовой, четыре дня под прикрытием артиллерии, восемь дней в запасе и четырнадцать дней отдыха — такова была теория. Звучало мрачновато, но терпимо. Сейчас, при острой нехватке людей, здесь можно пробыть неограниченное время. Говорят, что батальон полка «Блэк уотч»
[15]
провел на передовой сорок восемь дней. Мы пока здесь двадцать. Люди истощены, но, что удивительно, моральное состояние хорошее. Один за всех и все за одного. Мы сидим в довольно сносных окопах с деревянными настилами. Есть даже жаровни, которые разжигаются в сумерки в помещениях для офицеров. Роскошь! К тому же мы находимся примерно на глубине десяти футов, поэтому чувствуем себя вполне безопасно.
Самое противное, во всяком случае ночами, — это газ. Боже, вот жуткая штука! Газовая атака — настоящий кошмар. Но опять же, пока все хорошо. Раньше было гораздо хуже: каждый день по пояс в грязной жиже и никакой возможности просушить одежду. И конечно, жуткие окопные вши, несколько моих бойцов подцепили их. А самых больных признали негодными. Их ноги попросту гнили в постоянной сырости, и началась гангрена.
