– Елизавета Петровна! – сказал Мальцева.
И профессор наконец сделала разрез.
– Не было никакой необходимости в одномоментном проникновении в брюшную полость! – не выдержала Оксана Анатольевна, быстро промокнув салфеткой обильно выступившую кровь. – Надо было входить как обычно, послойно! Теперь е… любись с ушиванием!
– Фарабеф! – завопила профессор чуть не истерически.
– Надлобковое, – спокойно сказала Мальцева.
Операционная сестра подала Поцелуевой надлобковое зеркало, та моментально и споро установила его куда и как следует.
– Скальпель! – снова издала истошный вопль профессор.
Операционная сестра снова подала профессору скальпель, который несколькими мгновениями прежде та швырнула на операционный столик, не глядя. Поцелуева промокнула нижний маточный сегмент. И ещё раз промокнула. И ещё раз промокнула.
– Елизавета Петровна! – повторилась Мальцева.
Профессор занесла было скальпель над нижним маточным сегментом, но… передала его Мальцевой. Та моментально вскрыла матку, молниеносным движением аккуратно вернула инструмент на столик и развела двухсантиметровый разрез до двенадцати сантиметров, в рану выплыл плодный пузырь.
– Ножницы! – завопила профессор, но Оксана Анатольевна уже вскрыла плодный пузырь, сделав крохотный поверхностный надрез скальпелем. В руках Мальцевой и Поцелуевой хирургические инструменты жили, играли, танцевали и пели, как самые что ни на есть народные артисты. В руках у Елизаветы Петровны они превращались в кургузых увальней, совершавших нелепые пьяные па под караоке.
Операционная сестра ловко извлекла надлобковое зеркало. Мальцева родила в рану живую доношенную гипотрофичную девочку, Поцелуева перерезала пуповину между наложенными операционной сестрой зажимами и передала новорождённую неонатологу.
– Извлечение на пятой минуте, – констатировал анестезиолог.
– Шить углы! – скомандовала профессор.
Операционная сестра подала Елизавете Петровне иглодержатель. Мальцева молча вставила обратно надлобковое зеркало. Профессор воткнула иглу в матку гораздо выше требуемого уровня.
– Ой, надо переколоть! – суматошно-виновато ляпнула она и выдернула иглу обратно. Место укола тут же обильно закровило. Поцелуева промокнула, зло прокомментировав:
– Это не пяльцы! Это живая женщина с инсулинозависимым сахарным диабетом. А вы своими лишними вколами-выколами гоните ей в кровь тромбопластин.
Профессор кое-как наложила швы на один угол.
– Промокните, я ничего не вижу!
– Уберите руки из раны! – шепнула операционная медсестра. Впрочем, достаточно громко.
Это были элементарные знания и навыки, наличие которых подразумевается даже у начинающих, не то что у профессоров.
– Окситоцин! – заорала профессор.
– Уже ввели, – коротко ответила Поцелуева, возвращая на операционный столик пустой шприц.
– Который час? – спросила Елизавета Петровна. – Мне пора ехать на министерское совещание. Вы сможете без меня закончить? – попятилась она от операционного стола.
– О, не волнуйтесь! Без вас мы сможем-таки и продолжить, и закончить! – со злорадной интонацией заверила Поцелуева, переходя на её место. Мальцева уже как раз наложила шов на второй угол и приняла у операционной иглодержатель с заправленной в иглу длинной нитью для ушивания разреза на матке.
Профессор Денисенко вынеслась из операционной, сопровождаемая невольным хоровым вздохом облегчения. Святогорский перекрестился. Врач-лаборант спросила:
– Я могу идти?
– Ольга Евгеньевна, время свёртываемости проверь – и иди. До диссеминированного внутрисосудистого профессор нас не довела, но тут сахарный диабет. Так что свёртываемость, сахар – и иди.
– Господи, хорошо, что она её насквозь не проткнула. Нет, ну у неё руки из жопы растут, она одномоментно в брюхо втыкается, а мы тут теперь препарируй!
– Сепарируй! – поправил Аркадий Петрович. – Препарируют в морге.
– Так бабу жалко! У неё и так диабет, проблемы с заживлением могут быть, – грустно произнесла Оксана Анатольевна, умело ассистируя молча работающей Мальцевой. – Нет, ну не стоит у тебя – так какого лезть? Сказала бы своему скрипачу, что прооперировала. Никто же её не выдаст! Какого тут, где все тебе цену знают, устраивать спектакли курам на смех? – никак не могла успокоиться Засоскина.
– Ушла – и на том спасибо, – спокойно сказала Татьяна Георгиевна.
– Тань, она когда скальпель над маткой этой сахарной дуры занесла, у меня своя собственная чуть в трусы не выпала! Я только молилась, чтобы она скальпелем куда-нибудь в щёчку или в ухо заехала неглубоко. Хорошо, что ты у неё…
– У этой девочки больше шансов родить не будет, с её диабетом-то.
– Да уж, теперь мне возись, выхаживай. Святогорский, возьмёшь в реанимацию понаблюдать?
– Реанимация, Оксана Анатольевна, потому и называется реанимацией, что там не наблюдают, а реанимируют. То есть – возвращают к жизни.
– Да у неё сахар прыгать начнёт…
– Вот ты и наблюдай за прыжками. А профессор мне распоряжений укладывать свою пациентку в ОРИТ не давала, – отчеканил Святогорский.
– Ну, Акра-а-адий Петрович, ну, миленький! Ты же знаешь, что она моя пациентка…
– Не ной, Засоскина. Возьму, – смилостивился заведующий анестезиологией и реанимацией. – Что же теперь, после таких мук по вынашиванию, дитя матери лишать?
– Тань, знаешь, почему она забеременела, сахарница эта?
– Ребёнка хотела. Почему ещё беременеют?
– Ещё беременеют по залёту, – хихикнула операционная медсестра.
– Ну, Люба, это ты у нас спец по этому делу! Умные женщины не боятся контрацепции. Умные женщины боятся абортов. Но конкретно эта девчушка, Тань, которая знала о всех рисках беременности при её заболевании, потому как в приличной семье выросла и вообще не очень глупая, признаться честно, несмотря на торт, забеременела, потому что её муж, проживший с ней уже пять лет, вдруг страшно возжелал наследника. Нет, когда он, лимита деревенская, женился на девочке из очень приличной московской семьи, он знал и про её инсулинозависимый диабет, и о том, что вынашивание ребёнка и роды для неё – смертельный риск. Ни она, ни её семья от него ничего не скрывали. И он был на всё согласен. А теперь, когда он уже москвич, когда они из него совместными усилиями человека сделали, так он встал в позу и заявил, что если она ему не родит, так он найдёт бабу на стороне, оплодотворит её и этого ребёнка в свою, так сказать, семью откупит.
– Но есть же суррогатное материнство, в конце концов! – сказал Мальцева и резко оборвалась, вспомнив недавние события.
– Ага. Есть. Суррогатного материнства наша диабетичка не хотела. Гормонами пичкаться для синхронизации цикла и стимуляции овуляции, ну и… морально-этические, юридические и материальные проблемы. Всё такое.
