– А я и не оголтелая феминистка. Мне вполне хватает того, что у меня есть право голоса и мужчины когда-то позволили мне получить профессию, имея которую я могу ударно вламывать сутки напролёт. Пожалуй, этим ограничимся!
Маргарита Андреевна смотрела на подругу, широко распахнув глаза.
– Ну и кроме того, Марго, кто мне тут талдычил, что двадцать пять – это уже не мальчик, а четвертьвековой мужик, а? Ты меня запрограммировала, вот! – она нарочито-укоризненно посмотрела на подругу, подняв вверх указательный палец. И, не выдержав, снова расхохоталась.
– Смеётся. Не плачет. Не впадает в истерики. Не язвит, так… иронизирует. Не, ну я прямо не знаю, что сделать для того Денисова. Пижаму ему, что ли, новую откинуть от фармацевтических даров? Или даже две!
– Марго, а я… – Мальцев посерьёзнела и слегка запнулась.
– Что – ты?
– Я Матвея видела! – выпалила Татьяна Георгиевна.
– Во сне, что ли?
– Да нет! Не во сне. Во сне я его тысячи раз видела. Проснусь – и реву белугой. Вот же он, только был!.. Наяву видела. Ночью, на конюшне. После того, как с Денисовым на кладбище была.
Марго коротко вскрикнула и тут же прикрыла себе рот руками. Несмотря на всю язвительность и практичность, Маргарита Андреевна была крайне суеверной особой и разве что зелёных человечков всерьёз не принимала, а вот всё остальное, – начиная от чёрных котов и пустых вёдер и заканчивая всякой астрологической ерундой – очень уважала. Что не мешало ей высмеивать беременных, мечтающих родить непременно Водолея. Люди – страшно противоречивые существа, как не раз и не одним противоречивым существом было подмечено.
– Ну, или то не Матвей был, а абсент, – грустно улыбнулась Мальцева. – Нормальный такой, пражский абсент, с положенным процентом туйона. И не такое привидится.
– Так что тебе привиделось?!
– Я вышла из домика на воздух. Сильно Денисов камин перетопил. Одна вышла. Присела на завалинку, закурила. И тут передо мною – живой Матвей. Стоит, улыбается. Как только он умел. Так, чуть вроде иронично. Слегка свысока. И безгранично нежно. Я не испугалась, ничего такого. Как будто так и положено. Как будто у всех так: забавляешься на конюшне с молодым любовником в честь поминок покойного мужа, а тут вот – раз, и он сам на вечеринку явился. «Зараза ты, Мотя! – говорю ему. – Ты мне дал такое счастье, которого ни одна женщина на этой вшивой планетке не знала, не знает и знать не будет. А я – знала. С тобой. А потом ты взял и ухерачился к ебеням в этой долбанной тачке!» Разозлилась на него очень.
– А он что? – завороженно смотрела Маргарита Андреевна на подругу.
Та встала из-за стола, достала из шкафа прежней заведующей какой-то пыльный коньяк и начала искать, куда бы разлить. Наконец нашла какие-то мутные хрустальные стопки и стала на них с сомнением взирать. Делала она это, на взгляд Марго, слишком медленно. Маргарита Андреевна подскочила, вырвала у подруги стопки, стремительно, но тщательно ополоснула их под краном – с зубодробительным хрустальным скрипом.
– А он что?! – разливая коньяк по отмытым ёмкостям, нетерпеливо переспросила она. – Нет-нет, постой! За упокой раба божия Матвея, не чокаясь.
Подруги выпили.
– Уж кто-кто, но Матвей – не раб. Даже божий.
– Так что он, в конце концов?! – выдохнула Маргоша, скривившись. – Дрянной какой у неё коньяк…
– Ничего, Марго. Ничего. Он, всё так же улыбаясь, сел со мной рядом – я даже тепло его почувствовала. И погладил по голове. Реально – погладил по голове. Я зажмурилась. Потому что страшно хотела его обнять, а с открытыми глазами – страшно. Страшно, что исчезнет, а я руками буду хватать пустоту. Я зажмурилась крепко-крепко и обняла его. И он не исчез. Я думала, вечность там буду сидеть вот так, судорожно сжав его в объятиях. Но проклятая плоть – она же, тварь, своего требует. У меня ноги стали ледяными. Я не знаю, сколько так, схватив Матвея как в последний раз… – Мальцева как-то странно всхлипнула, и Маргоша молча налила ещё. Подруги выпили. – Я вся заледенела, и веки… Веки затекли. У тебя когда-нибудь затекали веки? Ну, так, как затекают ноги. Представляешь?
Маргарита Андреевна отрицательно помотала головой.
– Думаю, досчитаю ещё до ста – и если не умру, то открою глаза. Все сто раз молила – умереть! На каждый счёт. Досчитала до ста и чувствую – не могу глаз открыть. Меня Матвей на руки поднял. Я так думала. А ощущала я, как будто меня просто в воздух подняло. Я же не знаю, сколько я там так сидела, на той завалинке. А март у нас не калифорнийский ни разу.
– Господи! – снова ахнула Марго и срочно налила по третьей. – И?
– И ничего. Утром проснулась, в термобелье, закутанная в одеяло как младенец, а надо мной Денисов нависает с чашкой чая с вареньем. Всё, конец истории, – Татьяна Георгиевна молча хлопнула третью стопку и снова стала стучать по клавишам, поглядывая в пыльные документы из архива.
– Как – ничего?! Как так вышло? Что это было?
– Да ничего не было. Я налакалась абсента. Из домика вышел Денисов. Сел рядом и погладил меня по голове. Я вцепилась в него мёртвой хваткой и два с лишним часа не выпускала из когтей. Когда он понял, что нам обоим скоро придёт кирдык – то просто занёс меня в домик, как полено. Ну и переодел, укутал. Ухаживал, в общем.
– Нет! Это всё вовсе ни ничего! Это всё не просто так! – серьёзно сказала Марго.
– Ой, я тебя прошу! Денисов сказал, что я, когда он меня переодевал в термобельё, его буквально изнасиловала. То есть – сперва я его практически изнасиловала, а потом он меня уже – переодел. Я этого совсем не помню. Ужас! Получается, я способна измочалить весьма молодого и выносливого мужика в тряпки – и совсем, напрочь этого не помнить!.. Марго, просто я всегда очень остро горюю в… в этот день года. Особенно – в этот день года. Плюс пражский абсент, то есть – тетрагидроканнабиол, читай: марихуана. Плюс схожий по фактуре и на ощупь мужик. Вот тебе и всё про «не просто так». То есть – ничего, – отмахнулась Мальцева, давая Маргарите Андреевне понять, что разговор окончен.
Марго встала и, фыркнув, вышла из кабинета. Мальцева перестала стучать по клавишам, и налив себе ещё коньяка и прикурив сигаретку, задумчиво произнесла вслух:
– Но это был такой «эффект присутствия», от которого трогаются рассудком…
Дверь приоткрылась и в неё снова всунулась Марго.
– Если захочешь об этом поговорить – я сегодня дежурю!
– Марго, оставь меня в покое! Мне тут до утра сидеть, и, дай бог, с одним месяцем размахаюсь!
Дверь снова закрылась и тотчас же открылась снова:
– Танька, а Танька…
– Ну что тебе ещё?!
– А ты интерна как в постели зовёшь? Интерн? Денисов?
– Да никак я его в постели не зову! У меня в постели всегда мужики говорят. Я – молчу!
– А когда ты его, отмороженная, насиловала, ты его как звала?
