Бабфигура подскочила к дочери, к этому моменту уже сидевшей на диване, и отвесила той такую звонкую оплеуху, что у Мальцевой металлическое звенящее эхо заскрежетало в ушах. Алёна не заплакала, не отвернулась, не стала защищаться. Она смотрела на мать в упор, не отводя глаз. И багровый свет пятерни лишь подчёркивал ненависть, горящую в её глазах.
– Вы рехнулись?! – ахнула Мальцева. – Аркадий Петрович… – беспомощно пролопотала она. А чтобы Татьяна Георгиевна ощутила себя беспомощной, это постараться надо было.
– А я сейчас ювенальную юстицию задействую, – спокойно сказал Святогорский и двинулся на бабофигуру. Мужичок с ноготок заткнулся ещё после первой реплики Мальцевой. Ну, как «заткнулся». Продолжил проговаривать проклятия и угрозы в адрес дочери беззвучно.
– Чего ты задействуешь? – перешла бабофигура на «ты».
– Органы опеки.
– А, ну давай! Только для детдома эта шалава уже сильно выросла! Собирайся, дрянь! Кто тебя там изнасиловал? Пашкина компания? Дошлялась! Ну, ничего! В суд подадим. Там родители богатые, не захотят деткам-мажорам биографию портить!
– Не надо! – Алёна обращалась к врачам. Ненависть в её глазах внезапно потухла. Она встала с дивана, чуть покачнувшись. – Не надо. Спасибо вам, Аркадий Петрович и вам, Татьяна Георгиевна. Не надо, они хорошие. Просто разнервничались.
– Вот спасибо! Защитница нашлась! – зло прошипела мадам Каростышко. – Переживает, вишь, что мы разнервничались! – И она двинула мужа локтём в бок. Удержаться на ногах ему стоило видимых усилий. – Шалава подзаборная! – это снова адресовалось дочери.
– Они и правда хорошие, – продолжала каким-то монотонным голосом говорить Мальцевой Алёна. – Просто немного… – Она так и не закончила. – Я поеду домой. Не бойтесь, они только кричат всё время, но никогда меня не били.
– Зррря… – прошипел мужичок с ноготок.
– Били бы – не шлялась бы по ночам! – поддержала его супруга.
– Мама! Пожалуйста…
– Шевелись, дома разберёмся! Одевайся!
– Я…
– Давайте выйдем в коридор, – сказал еле сдерживающий ярость, явно чешущую ему кулаки, Святогорский. И вытолкал чету Каростышко за дверь.
– Я не могу это надеть, – девочка посмотрела на аккуратно сложенную Мальцевой кучку своей одежды. – Не могу, как вспомню, что… – По хорошеньким юным щекам потекли слёзы.
– Алёна! Всё будет хорошо! – внезапно засуетилась Мальцева, открывая свой шкаф, где всегда в достатке было резервных «гражданских» тряпок. Жила она фактически «на два дома». – Ты очень скоро даже и не вспомнишь… На, бери. Тебе должно подойти. Ну, может, совсем чуть-чуть великовато! – Татьяна Георгиевна в каком-то странном, чуть ли не лихорадочном состоянии бросала Алёне на диван джинсы, водолазки, куртки. – Выбирай, что хочешь! Только размер ноги у меня меньше. Так что с обувью, к сожалению…
– Спасибо! – Алёна подошла к Мальцевой и обняла её, захлюпав в плечо.
Татьяна Георгиевна совсем опешила. И понятия не имела, как себя вести. В голову пришёл совсем неуместный в данном случае Шелдон Купер из развесёлого ситкома «The Bing Bang Theory». Который тоже понятия не имел, как обниматься, как успокаивать и с какой интонацией говорить: «Ну-ну!» Бугогашечка, блин!
– Алёна, одевайся, – Мальцева отняла от себя девчонку и отвернулась. Глядя в окно, она думала только о том, как бы не расплакаться и как бы не убить тут бабофигуру Каростышко. Если люди так ненавидят своих детей, то зачем они их рожали? А если они их таким вот образом любят, то ненависть, пожалуй, куда лучше. Приятней. Нежнее…
– Татьяна Георгиевна, и ничего мне не велико. Спасибо!
Девчонки есть девчонки. Алёна смотрела на себя в зеркало и явно была довольна своим отражением. Какие у вас вещи хорошие… Я вам обязательно верну!
– Оставь себе. Это подарок.
– Правда?! – благодарно охнула та и снова подалась к Мальцевой. Но Татьяна Георгиевна рванула к столу, достала из ящика две визитки и протянула их Алёне.
– Это мои координаты. Если что – немедленно связывайся. А это – очень хороший психиатр, мой добрый приятель. Он тебе поможет.
– Зачем мне психиатр? Я что, теперь псих?
– Нет. Хотя удивительно, что ты не псих. С такими-то…
– Ну, я тоже хороша. Они, и правда, совсем уж не такие и плохие.
– Жертва всегда попадает в зависимость. Особенно когда жертве твердят, что её любят, жертву не бьют и покупают жертве айфоны. И ты, конечно же, не псих, но психологическая помощь тебе будет нужна.
– Так это мне к психологу нужно, а не к психиатру!
– Психолог не может быть психиатром, но психиатр – он всегда психолог. Конкретно этот – классный дядька, поверь. Пару разговоров с ним – и ты всё забудешь. Наверное… – Татьяна Георгиевна с сомнением посмотрела на дверь.
– Я окончу школу и пойду работать. И уйду от них!.. – Алёна немного помолчала. – Зря вы им сказали про изнасилование. Теперь они родителей всех пацанов из Пашкиной компании на бабки будут трусить.
– Ты всегда можешь… – Мальцева не закончила. Она не могла предположить, что эта шестнадцатилетняя девчонка «всегда может». Ничего она не может. Ни-че-го!
– Из дому только больше не убегай без шапки в ночь холодную. Как бы вы там друг с другом ни собачились.
– Не волнуйтесь. Татьяна Георгиевна, а знаете что?.. – У Алёны снова по щекам покатились слёзы.
Мальцева вопросительно кивнула.
– Я… Я вчера ещё девственницей была. Не о таком первом разе я мечтала… Теперь уже ничего не исправишь.
– Дура! – хлёстко кинула Татьяна Георгиевна. – Ты жива, здорова и отделалась лёгким испугом! Всё можно исправить. Всё! Всё, кроме смерти! Пока ты жив – ты всё можешь! В том числе – исправить!
Мальцевой самой к горлу подступала истерика. Слава богу, в кабинет вернулся Святогорский.
– Ты ещё чего орёшь? Мало этой жирной мрази? Прости, Алёна… Но матушка твоя – не сахар. Я там с ними поговорил… Надеюсь, серьёзно тебя доставать не будут, а к крикам ты, как я понял, привычная. И – да, – я им про твой айфон сказал. Так что первая волна ярости на меня излилась.
– А ты откуда знаешь? Про айфон? – спросила Святогорского Татьяна Георгиевна.
– От верблюда. Тыдыбыр в отделение прибегал. А той – Маковенко сказала.
Татьяна Георгиевна подошла к двери и сделала приглашающий «на выход» жест.
– Всё, Алёна, давай. Не забудь свои вещи. Я в пакет сложила. И бумага там же… Освидетельствование.
– И с головой всё-таки дружи! – крикнул ей вдогонку Аркадий Петрович.
Когда дверь за девчонкой закрылась, старые друзья несколько минут молча смотрели друг на друга. Затем Святогорский молча же подошёл к холодильнику, достал бутылку и налил в две рюмки.
