Именно в таком настроении я застала ее в вечер, когда собралась поговорить по душам о чтении.
— Мама? — окликнула я ее.
Однако она как будто не услышала, и я подошла чуть ближе, остановившись у края стола.
— Мама?
Она отвернулась от окна.
— А, привет, Эди. Чудесное время года, не правда ли? Долгие, поздние закаты.
Я присоединилась к ней у окна, наблюдая, как на небе гаснут последние персиковые отблески. Действительно красиво, хотя, возможно, и недостаточно для столь пристального внимания.
Мама молчала, и через некоторое время я предупредительно покашляла. Я сообщила ей, что читаю папе «Слякотника», и крайне осторожно изложила обстоятельства, которые к этому привели, в особенности то, что я ничего подобного не планировала. Казалось, она не слышит меня; только легкий кивок, когда я упомянула о папином увлечении замком, дал понять, что она слушает. Изложив все, что считала важным, я умолкла и подождала, мысленно собираясь с силами, чтобы встретить неизбежное.
— Очень мило, что ты читаешь папе, Эди. Ему это нравится.
К такому повороту я не была готова.
— Эта книга становится традицией в нашей семье. — Проблеск улыбки. — Верной спутницей во времена нездоровья. Ты, наверное, не помнишь. Я дала ее тебе, когда ты лежала дома со свинкой. Ты была такой несчастной; это единственное, что я смогла придумать.
Так это была мама. Она, а не мисс Перри выбрала «Слякотника». Идеальную книгу в идеальное время. Я снова обрела дар речи.
— Я помню.
— Хорошо, что твоему папе есть о чем поразмыслить, пока он в постели. Но еще лучше, что он может поделиться своими мыслями с тобой. Гостей у него не много, сама видишь. Другие люди, коллеги с работы, заняты своими делами. Большинство из них прислали открытки; и, кажется, с тех пор, как он вышел на пенсию… ну, время летит, верно? Просто… человеку нелегко чувствовать, что его забыли.
Она отвернулась, но я успела заметить, что она поджала губы. Мне показалось, что речь идет уже не только об отце, и поскольку к тому времени все пути вели меня в Майлдерхерст, к Юнипер Блайт и Томасу Кэвиллу, я невольно заподозрила, не оплакивает ли мама старую любовную связь, отношения, в которые вступила задолго до встречи с отцом, когда была юной, чувствительной и легкоранимой. Чем больше я думала об этом, чем дольше стояла, украдкой бросая взгляды на печальный мамин профиль, тем сильнее вскипала моя злоба. Да кто такой этот Томас Кэвилл, который сбежал во время войны, оставив за собой шлейф разбитых сердец: бедняжки Юнипер, чахнущей в разваливающемся семейном замке, и моей матери, лелеющей тайную скорбь через десятки лет после того, как все закончилось?
— Послушай, Эди… — Мама снова повернулась ко мне, ее печальные глаза искали мои. — Я бы предпочла, чтобы твой отец не знал о моей эвакуации.
— Папа не знает, что тебя эвакуировали?
— Знает, что эвакуировали, но не знает куда. Он не знает о Майлдерхерсте.
Тут она уделила особое внимание тыльным сторонам ладоней, по очереди подняла пальцы и поправила тонкое золотое обручальное кольцо.
— Ты понимаешь, — осторожно начала я, — что он сочтет тебя поистине мифическим существом, если выяснится, что ты жила в замке?
Легкая улыбка взбаламутила ее спокойствие, но она по-прежнему не сводила взгляда с рук.
— Я серьезно. Он без ума от замка.
— Тем не менее так будет лучше.
— Ладно. Я все понимаю.
На самом деле я не понимала, но, полагаю, это мы уже установили. От того, как огни фонарей ласкали скулы матери, она казалась уязвимой, совсем другой женщиной, более юной и хрупкой, так что я не стала давить. Однако я продолжила за ней наблюдать; в ее позе было столько глубоких раздумий, что я просто глаз не могла отвести.
— Эди, — тихо промолвила она, — когда я была маленькой, мать часто посылала меня вечерами в паб за твоим дедушкой.
— Правда? Одну?
— В те времена, до войны, это было обычным делом. Я приходила в местный паб и ждала у двери; отец замечал меня, махал рукой, допивал пиво, и мы вместе шли домой.
— Вы были близки?
Она чуть наклонила голову.
— Мне кажется, я приводила его в замешательство. И твою бабушку тоже. Кстати, она хотела, чтобы после школы я стала парикмахером.
— Как Рита?
Мама моргала, глядя на ночную улицу за окнами.
— Сомневаюсь, что я стала бы хорошим парикмахером.
— Ну не знаю. Ты отлично управляешься с секатором.
Повисла пауза; она улыбнулась краешком губ, не слишком искренно, и мне показалось, что еще что-то готово слететь с ее языка. Я подождала, однако что бы это ни было, она передумала и вскоре снова повернулась к окну.
Я не слишком энергично попыталась расспросить ее о школьных годах, наверное, в надежде, что это приведет к упоминанию Томаса Кэвилла, но она не заглотила наживку. Обмолвилась только, что в школе ей все нравилось, и предложила выпить чаю.
Единственным преимуществом маминой тогдашней рассеянности было то, что мне не пришлось обсуждать свой разрыв с Джейми. Сдержанность стала чем-то вроде семейного хобби, мама не интересовалась подробностями и не засыпала меня банальностями. Она любезно позволила нам обеим цепляться за миф, будто я вернулась домой из чистого бескорыстия, чтобы помогать ей с отцом и хозяйством.
Боюсь, о Рите нельзя было сказать того же. Плохие новости разносятся быстро, а моя тетя всегда готова прийти на выручку, потому вполне естественно, что когда я появилась в клубе «Рокси» на девичнике Сэм, меня встретили у самой двери. Рита подхватила меня под руку и затараторила:
— Дорогая, я уже в курсе. Умоляю, не надо переживать; это вовсе не значит, что ты старая, непривлекательная и обречена на одиночество до конца своих дней.
Я помахала официанту, намекая, что готова заказать что-нибудь покрепче, и со смутной тошнотой поняла, что на самом деле завидую матери, которая проведет вечер дома с папой и его колокольчиком.
— Многие люди встречают «вторую половинку» в зрелом возрасте, — продолжала Рита, — и очень счастливы. Взгляни хотя бы на свою кузину.
Тетя указала на Сэм, которая усмехалась мне из-за бронзовокожего незнакомца в трусиках-танга.
— Твоя очередь тоже придет.
— Спасибо, тетя Рита.
— Вот и молодец. — Она одобрительно кивнула. — А теперь хорошенько повесились и забудь обо всем.
Она почти было отправилась заражать своим весельем других, но схватила меня за руку.
— Чуть не забыла! Я кое-что тебе принесла.
Она залезла в свой баул и достала обувную коробку. На ее боку были изображены расшитые тапочки-лодочки, какие пришлись бы по душе моей бабушке, и хотя подарок был весьма неожиданным, нельзя не признать, что выглядели они очень удобными. И довольно практичными: в конце концов, в последнее время мне нередко приходится бодрствовать по ночам.
