Понятно, что все это как-то связано со мной: здесь мама выражалась в открытую. Где-то рядом с моим рождением маячил отец — мужчина, о котором она говорила с Альфредом, но никогда — со мной. Мужчина, которого она любила, только им не суждено было жить вместе. Как там говорил Альфред? Его семья? Происхождение?
— Грейс.
Тетя знала, кто мой отец, но молчала не хуже мамы. Хотя я прекрасно знала, что она о нем думает. В детстве мне часто удавалось услышать обрывки их разговоров: тетя Ди шепотом бранила маму за ее выбор, говорила, что мягко было постелено, да теперь жестко спать, потом мама плакала, а тетушка похлопывала ее по плечу и неуклюже утешала: «Ничего, одной — оно и лучше», «отделалась от этого места — и слава богу». «Этим местом», как я поняла еще девчонкой, был большой дом на холме. Его тетя Ди не любила почти так же, как моего отца, говорила: вот две беды, что разрушили мамину жизнь.
— Грейс!
И мистера Фредерика она тоже, вроде, не любит. «Что за нахальство, — сказала, увидев его на похоронах, — вот так заявиться». Я еще удивилась тогда, откуда это тетушка знает мистера Фредерика и что он ей сделал, что она его так ненавидит?
И еще — зачем он все-таки пришел? Одно дело — хорошо относиться к служанке, и совсем другое — появиться на деревенском кладбище. Смотреть, как хоронят давно уволившуюся горничную…
— Грейс. — Издалека, из-за моих мыслей меня звал Альфред. Я поглядела на него бессмысленным взглядом. — Я целый день хотел с тобой поговорить. Боюсь, если не спрошу сейчас, не решусь спросить вообще.
И маме он нравился. «Бедный, бедный Фредерик», — сказала она тогда. Не бедная леди Вайолет и не бедная Джемайма. Она жалела одного лишь Фредерика.
Хотя и это можно объяснить. Когда мама работала в Ривертоне, мистер Фредерик был молод, и это нормально, что она жалеет и любит того члена семейства, который близок ей по возрасту. Она могла привязаться к нему, как я — к Ханне. Кроме того, маме вроде бы нравилась жена Фредерика, Пенелопа. «Фредерик больше не женится», — заявила она, когда я рассказала, что на него охотится Фэнни. Так твердо, так непоколебимо. Чем еще объяснить такую уверенность, как не близостью к бывшей хозяйке?
— Я не умею складно объяснять, Грейси. Ты и сама знаешь, — говорил в это время Альфред. — Поэтому скажу прямо. Ты уже в курсе, скоро я начну работать…
Я кивала ему, кивала, а сама все думала о другом. Призрачная рыбка подплыла совсем близко. Я видела, как блестят ее чешуйки, как она мелькает в камышах, выплывая из тени…
— …и это только первый шаг. Я буду копить и копить, и в один прекрасный день — вот увидишь, подожди совсем немного — у меня появится своя контора с вывеской «Альфред Стипл» на двери.
…на свет. А что если мама расстроилась вовсе не из-за привязанности к покойной хозяйке? А из-за того, что мужчина, которого она — до сих пор! — любила, снова собрался жениться? Что если мама и мистер Фредерик?.. Много лет назад, когда она служила в Ривертоне?..
— Я все ждал и ждал, Грейс, потому что хотел предложить тебе что-то большее, чем жалованье лакея…
Нет, конечно же, нет. Это был бы страшный скандал! Люди судачили бы о них, и я бы все узнала. Ведь узнала бы?
На память пришли обрывки разговоров. Не маму ли имела в виду леди Вайолет, когда говорила леди Клементине, что Фредерик был слишком занят «всякими глупостями»? И все знали? И двадцать два года назад в Саффроне действительно разразился скандал — когда из господского дома выгнали горничную, беременную от сына хозяйки?
Но если так, почему леди Вайолет согласилась принять меня на работу? Ведь тогда, выходит, я служила ей постоянным напоминанием о давней ошибке сына!
Или это был своего рода обмен? Плата за мамино молчание? И именно поэтому мама была так уверена, что для меня найдется место в Ривертоне?
Как все просто! Рыбка выплыла на свет, каждая чешуйка сверкала серебром. Как я могла быть такой слепой? Обида мамы, отказ мистера Фредерика жениться на Фэнни. Все ясно, как день. Он тоже любил маму. Потому и пришел на похороны. И потому смотрел на меня так странно: словно я какое-то привидение. И с легкостью отпустил меня с Ханной, сказал, что я ему тут не нужна.
— Грейси, я что хочу спросить… — Альфред взял меня за руку.
Ханна. Меня как громом ударило.
Я даже вскрикнула. Вот и объяснение той привязанности — сестринской привязанности! — которую я к ней испытывала.
Я пошатнулась. Альфред поддержал меня.
— Осторожно, Грейси, — с напряженной улыбкой предупредил он. — А то ты на меня свалишься.
У меня дрожали колени, казалось, я рассыпаюсь на миллионы крупинок, утекаю, как песок сквозь пальцы.
А Ханна? Знает? Может быть, поэтому она забрала меня в Лондон? Обращалась ко мне в беде? Просила никогда ее не бросать?
— Грейс, что с тобой? Ты нормально себя чувствуешь? — опять Альфред.
Я кивнула, пытаясь выдавить хоть слово. Не смогла.
— Это хорошо. Потому что я никак не скажу тебе самого главного. Хотя ты, наверное, уже догадалась.
Догадалась? Про маму и Фредерика? Про Ханну? Нет, Альфред говорил о чем-то еще. О чем? О новой работе, о боевом друге…
— Грейси! — Альфред взял меня за руки. Улыбнулся, нервно сглотнул. — Окажешь ли ты мне честь стать моей женой?
Я наконец-то пришла в сознание. Заморгала, не зная, что сказать. Меня закрутил новый поток мыслей и чувств. Альфред позвал меня замуж. Альфред, которого я обожала, стоял передо мной с каменным от напряжения лицом и дожидался моего ответа. Слова просились на язык, но губы не слушались.
— Грейс! — позвал Альфред, не в силах больше ждать.
Я почувствовала, что улыбаюсь. Даже смеюсь. Просто не в силах остановиться. И плачу — холодные, крупные слезы на щеках. Видимо, со мной случилась истерика: столько событий буквально за несколько минут! Сперва шок — я прихожусь родней мистеру Фредерику, Ханне! И тут же новый сюрприз — предложение Альфреда.
— Грейси! — Альфред неуверенно следил за мной глазами. — Это что значит — ты согласна? В смысле — выйти за меня замуж?
Я? За него? Замуж? Я столько лет об этом мечтала, и вдруг оказалось, что понятия не имею, что отвечать. Я ведь оставила все надежды в ранней юности. Запретила себе даже думать о том, что они могут сбыться. Что кто-то сделает мне предложение. Что Альфред сделает мне предложение.
Я с трудом подавила смех и заставила себя кивнуть. Будто со стороны услышала свой голос:
— Да.
Почти шепот. Я закрыла глаза, постаралась остановить головокружение и уже громче ответила:
— Да.
Альфред издал радостный возглас, и я открыла глаза. Он сиял и ухмылялся во весь рот. Мужчина и женщина, шедшие по другой стороне улицы, засмотрелись на нас, и Альфред крикнул им:
