— Я его так любила, что не замечала его недостатков. Тогда он казался мне блестящим, талантливым, предназначенным для прекрасного будущего. Вы знаете, он сочинял музыку…
Словно подтверждая, что знает, он вздохнул. Она улыбнулась:
— Да, ваша усмешка справедлива: композитор — профессия несерьезная, не та профессия, что возносит до высот. Наше общество совершенно не уважает художников. Особенно тех, кто не добился успеха.
— А зря, — уточнил он.
Она на мгновение умолкла: «Не забывать, что он обожает музыку» — и продолжала, слегка изменив тон своего рассказа:
— Короче, он потерял много времени, работая по заказу, давая уроки, чтобы оплатить жилье. Поначалу я терпела беспорядок, из которого состояла наша жизнь, потому что считала, что так будет не всегда. Но через несколько лет…
Тут ей хотелось закричать: «Через несколько лет я поняла, что он неудачник, что наша жизнь увязла в неурядицах и что она никогда не наладится». Однако, сообразуясь со склонностями своего слушателя, она усмирила кипевшую в ней ярость:
— Я поняла, что он слишком горд, чтобы преуспеть в своей карьере. Без расчетов. Без компромиссов. Он понимал, что в музыке он лучший. Лучше всех. И он утверждал это! Как очевидное. Так нельзя… И разумеется, обескураживая тех, кто хотел бы помочь ему.
Он поднялся со своего места и с облегчением прошелся вокруг стола.
«Получилось! — думала она. — Нарыв лопнул. Он успокаивается. Теперь он наконец сможет признаться».
— Я…
«До чего робок!»
— Я…
— Вы меня боитесь?
Он отрицательно покачал головой. Она шепнула ему на ухо:
— Я вас слушаю.
— Я… Мне… Мне понравилась вещь, которую вы позавчера пели.
Опять о музыке? Скрыв раздражение, она ответила самым любезным тоном:
— Это его.
Он аж покраснел от восторга:
— Я был уверен в этом! Выходит, я могу отличить его стиль.
Внутренне она прыснула со смеху: «Его стиль? Какой еще стиль? Не было у него стиля, он подражал тому, что слышал. Еще бы сказал, что у промокашки есть стиль!»
Поскольку разговор все не входил в ожидаемое русло, он начинал надоедать ей. У этого человека на уме было что-то другое, а никак не брак; он не сделает ей предложения ни сегодня, ни завтра. До чего же она глупа, если вообразила себе такое! Похоже, дело в возрасте… Ей, как всем этим тетёхам за тридцать, хотелось бы думать, что она по-прежнему молода, красива, желанна. Полный провал! А этот датчанин ей, по правде сказать, уже наскучил. Может, уйти?
— Я пойду, вы не возражаете? С утра неважно себя чувствую.
— Ах, как жаль. Я увлечен вами и собирался предложить вам, чтобы мы жили вместе.
* * *
Ну что же, он на ней не женился, но все было «почти как». Они поселились в уютной квартире на Юденштрассе (ее оплачивал мсье), они вместе ели, вместе спали, занимались двумя мальчиками, чье образование заключалось главным образом в подготовке их к отправке в пансион, что представлялось ей идеальным.
Могла ли она жаловаться?
— Что ты делаешь? Тебя ждать? — крикнула она.
Из коридора раздалось его неясное бормотание.
Она нетерпеливо перетасовала карты. Она любила своего датчанина. Да! Она ценила его достоинства. Не именно это или именно то, а все вместе. Он был антологией достоинств. Собранием добродетелей. Это придавало ей уверенности. Его предшественник обладал скорее недостатками, чем достоинствами. Или, скорее, потрясающими недостатками и огромными достоинствами. Как роза с шипами. А этот кто? Крупный пион… Без запаха и с быстротечной красотой…
Она прыснула. Бедняжка! Все-то она насмехается над ним. Заметьте: по причине привязанности, а не от жестокости. Он такой старательный, такой серьезный, такой совершенный, такой предупредительный, что над этим необходимо смеяться, иначе…
Она остановилась.
Иначе что?
«Веди себя хорошо, — мысленно образумила она себя. — Не порти то, что имеешь».
Со своим предыдущим ей не приходилось изображать совершенство, потому что он таковым не был; с этим ей надо было следить за собой, сдерживаться, скрывать от него, что она может вести себя как дрянь, мерзавка, словом, по-свински. Он бы этого не понял, ему бы это не понравилось. Перед датчанином она старалась накинуть покрывало на некоторые стороны своей личности. Вдовье покрывало?
Она хихикнула.
Он подошел и поцеловал ей руку:
— Почему ты смеешься?
— Не знаю. Наверное, потому, что счастлива.
— Обожаю твой игривый нрав, — вздохнул он.
— Чем ты был так занят? Дипломатическая почта?
Она не имела ни малейшего представления о том, что такое дипломатическая почта, но ей нравились эти слова.
— Нет. Я разбирал партитуры.
— Прости, что?
— Составлял опись и датировал партитуры твоего мужа.
Она нахмурилась. Что, опять?.. Он посвящал целые часы тому, с кем она так несчастливо прожила.
— Дорогая, ты что, обиделась?
Она надулась:
— Ради нас я забыла прошлое. А ты, наоборот, постоянно возвращаешь меня к моему мужу.
— Меня интересует не твой муж, а музыкант. Это был гений.
«Дожили! Теперь и этот начал бредить! Первый упивался собственным самолюбием, а этот-то… Почему?»
— Я ревную.
— Что?!
— Да, я ревную, потому что ты, у которого так много работы, уделяешь ему столько времени.
— Полно, ты же не станешь ревновать к моему отношению к твоему первому мужу, которого я не знал и который умер?
— Почему ты говоришь «первому»? У меня что, есть второй?
Она пристально и недоброжелательно смотрела на него в ожидании ответа. Он виновато опустил голову.
И не произнес ни слова.
Она в слезах бросилась к себе в спальню и заперлась там.
* * *
— Похоже, ты успокоилась.
— Да, это так. Ты понимаешь, что прежде я жила подаянием? Мой музыкант не оставил мне ничего, кроме долгов. Ни на одной работе он не продержался достаточно для того, чтобы я могла рассчитывать на вдовью пенсию! Просто невероятно! Ни гроша.
— Надо сказать, с его характером…
— Теперь, благодаря моему датчанину, я получаю деньги то там, то сям. И трачу их как хочу, ему плевать.
Ее датчанин, как она его называла, нашел для нее способ зарабатывать деньги. Собрав и описав все партитуры, он попытался продать их. Трудно представить! Только подумать, что прежде рукописи валялись повсюду: под инструментом, в постели, в кухне, среди диванных подушек… А он вбил себе в голову, что это может иметь ценность, и донимал издателей. Самое поразительное, что порой он добивался своего. Как раз сейчас он выбирал между двумя. Ах, он проявлял себя чертовски удачливым продавцом, этот господин поверенный в делах датского посольства. К тому же обладал знанием юридических терминов, что позволяло ему заключать не подлежащие обсуждению контракты. Кстати, теперь он сам вел все переговоры, отождествив себя с вдовой. Она без колебаний дала ему право подписываться ее именем. Иногда, стоя у него за спиной, она читала письма, которые он составлял, и корчилась от смеха при виде того, как его рука выводит слова «мой дорогой покойный супруг».
