— Чем я могу тебе помочь?
— Я не чувствовал себя так с тех пор, как умерла мама. Не знаю, что мне делать, — выдохнул я. — Похоже, я потеряю Эбби.
Шепли нахмурился:
— И ты решил сдаться без боя?
— Я уже все перепробовал. До нее не достучаться. Видимо, она просто не чувствует ко мне того же, что я к ней.
— Или старается не чувствовать. Слушай, мы с Америкой куда-нибудь слиняем. Сегодняшний вечер будет еще в твоем распоряжении. Сделай что-нибудь особенное. Купи бутылку вина, приготовь пасту. У тебя это здорово получается.
Я усмехнулся:
— Вряд ли паста способна изменить ее чувства ко мне.
Шепли улыбнулся:
— Как знать… Я, например, решил наплевать на то, что ты псих, и поселиться с тобой в одной квартире именно благодаря твоим кулинарным навыкам.
Я кивнул:
— Попробую. Я стараюсь хвататься за любую возможность.
— Просто сделай так, чтобы вечер получился запоминающимся, — сказал Шеп, пожимая плечами. — Может, удастся ее расшевелить.
Шепли с Америкой вызвались съездить в магазин и привезти все, что требовалось для моего ужина. Шеп даже предложил купить новые столовые приборы, а то в ящиках наших кухонных шкафов валялась всякая разномастная фигня. В общем, к своему последнему вечеру с Голубкой я был подготовлен основательно.
Как только я накрыл на стол, Эбби появилась на пороге гостиной в дырявых джинсах и свободной белой блузе.
— У меня уже слюнки текут. Не знаю, что ты приготовил, но пахнет вкусно.
Я положил в ее тарелку пасту с соусом «Альфредо» и поджаристого цыпленка по-каджунски, а сверху — помидор, нарезанный кубиками, и немного зеленого лука.
— Вот что я приготовил, — сказал я, ставя Голубкину порцию перед ее стулом.
Эбби села, широко раскрытыми глазами оглядела содержимое своей тарелки, а потом стала смотреть, как я накладываю еду себе. Я подал ей кусочек чесночного хлеба, она улыбнулась:
— Ты все предусмотрел!
— Да, — сказал я, вынимая пробку из бутылки.
Несколько капель выплеснулось, когда я наливал вино в Голубкин бокал. Она хихикнула:
— Совсем не обязательно было все это делать.
— Нет, обязательно. — Я сжал губы.
Эбби отправляла в рот кусок за куском, едва успевая глотать.
— Мм… — протянула она. — Все очень вкусно, Трэв. И почему ты от меня скрывал такой талант?
— Если бы я тебе раньше сказал, ты бы требовала, чтобы я готовил каждый вечер. — Я вымученно улыбнулся, но улыбка тут же испарилась.
— Мне тоже будет тебя не хватать, Трэв, — сказала она, не переставая жевать.
— Ты ведь будешь заходить к нам?
— Ну конечно, я же говорила. А ты заглядывай в «Морган», помогай мне с занятиями, как раньше.
— Это будет уже не то, — вздохнул я. — Ты начнешь встречаться с Паркером, мы займемся каждый своими делами и разойдемся в разные стороны.
— Перестань. Все изменится не так уж сильно.
Я усмехнулся:
— Когда мы с тобой только встретились, никто бы не подумал, что мы будем сидеть здесь вот так, вдвоем. Три месяца назад я и предположить не мог, до какого жалкого состояния меня может довести прощание с девушкой.
Эбби посерьезнела:
— Мне совсем не хочется, чтобы ты был в жалком состоянии.
— Тогда не уходи.
Она сглотнула, едва заметно пошевелив бровями:
— Я не могу переехать сюда насовсем, Трэвис. Это безумие.
— Почему? Прошлые две недели были лучшими в моей жизни.
— В моей тоже.
— Тогда с чего же я чувствую себя так, будто больше никогда тебя не увижу?
Эбби посмотрела на меня, но ничего не ответила. Просто встала, обошла стол и села ко мне на колени. Мне нестерпимо хотелось взглянуть ей в глаза, но я боялся, что если сделаю это, то не удержусь и попытаюсь ее поцеловать. Тогда весь вечер пойдет насмарку. Голубка приобняла меня и прижалась мягкой щекой к моему лицу.
— Скоро ты поймешь, какая я заноза в заднице, и перестанешь по мне скучать, — прошептала она в мое ухо.
Я несколькими круговыми движениями погладил ее между лопатками и, пытаясь подавить грусть, сказал:
— Обещаешь?
Эбби посмотрела мне в глаза и приложила обе ладони к моему лицу, потом провела большим пальцем по челюсти. Захотелось умолять Голубку остаться, но даже если бы я на это решился, она, сидя в своем пузырьке, все равно бы меня не услышала.
Эбби закрыла глаза и подалась ко мне. Я знал, что она собирается чмокнуть меня в уголок рта, но повернул голову так, чтобы поцелуй пришелся прямо в губы. Это был мой последний шанс — поцеловать Голубку на прощание.
На мгновение Эбби застыла, но потом ее тело расслабилось. Она позволила себе несколько секунд помедлить, прежде чем с улыбкой отстранилась от моего лица.
— Завтра у меня трудный день. Приберусь на кухне и пойду спать.
— Я тебе помогу.
Мы молча убрали посуду. Тотошка спал рядом на полу. Вытерев последнюю тарелку и поставив ее в сушилку, я взял Эбби за руку и повел по коридору. Каждый шаг был для меня мучением.
Голубка стащила с себя джинсы, сняла через голову блузку и, выхватив из шкафа мою поношенную серую футболку, напялила ее. Я разделся до трусов, что уже множество раз делал в присутствии Эбби, но сегодня в воздухе витала какая-то торжественность.
Мы легли в постель. Я, как только потушил лампу, обнял Голубку обеими руками и вздохнул, а она уткнулась лицом мне в шею.
Деревья за окном бросали тени на стену. Я постарался сосредоточиться на этих силуэтах, непрерывно менявшихся из-за легкого ветра, шевелившего ветви. Хотелось чем-нибудь занять воображение, чтобы не смотреть на циферблат будильника и не думать о том, сколько еще осталось до утра.
Утро. Всего через несколько часов моя жизнь изменится к худшему. О господи! Как я это перенесу? Я крепко зажмурился, пытаясь направить мысль в другое русло.
— Трэв, с тобой все хорошо?
Несколько секунд я молчал, подбирая слова.
— Еще никогда в жизни мне не было менее хорошо.
Эбби снова прижалась лбом к моей щеке. Я обнял ее крепче.
— Глупости, — сказала она. — Мы же будем видеться каждый день.
— Не будем, и ты прекрасно это знаешь.
Голубка слегка приподняла голову. Я не был уверен, смотрит ли она на меня просто так или собирается что-то сказать. Я ждал в темноте и тишине, чувствуя, что мир вокруг меня может в любую секунду обрушиться.
