– Жрать невозможно. – Ника отодвинула от себя тарелку.
– Приготовь ты в следующий раз, – спокойно предложила я.
– А может, ты? – буркнула она.
Весь этот спор не имел никакого смысла. Люся готовит вполне съедобно, Ника просто искала к чему придраться. Пубертат, отстаивание границ, Холден Колфилд на марше – все это я прекрасно понимала. Нике, правда, в ее девятнадцать пора было перерасти этот подростковый максимализм, но я в целом была рада, что жизнь не поставила ее перед необходимостью рано взрослеть.
– Мне опять звонили из института, – сказала я. – Ты снова что-то там напрогуливала. И зачетную сессию завалила.
– Ну и что? – пожала плечами моя строптивая дочь.
– Хотелось бы знать, чем ты занималась весь семестр. Так, ради интереса.
– Это не твое дело! – рявкнула Вероника.
– Ошибаешься, дорогая моя, пока ты живешь в моем доме и на мои деньги – это мое дело, – ответила я.
– Скоро не буду! – заверила она. – Дэмиэн Грин увезет меня в Англию.
– Что? – Я не удержалась и расхохоталась.
– И нечего ржать! – заорала Ника. – Завидуй молча!
Она шваркнула тарелку в раковину и пулей вылетела мимо меня из кухни.
Проклятье, я и не подозревала, что Левандовский успел так задурить ей мозги. Не хотела давить на нее, играла в прогрессивную мать, дающую ребенку чуть больше свободы, чем это необходимо. Ну, теперь хватит. Нужно покончить с этой нелепой дружбой между моей единственной дочерью и экзальтированным мудаком Вацлавом.
Он никогда не вызывал у меня положительных эмоций. Пожалуй, из всего курса я была единственной, на кого не действовало его обаяние, наличие которого не могу отрицать. Может быть, дело в том, что я – так уж сложилось – была чуть более опытной в жизненном плане, чем мои сокурсники, и разнообразных пафосных демонов московского разлива повидала немало.
Я рано стала самостоятельной. Отец мой пил, и мать его выгнала, а сама занялась устройством личной жизни. Я оказалась фактически предоставлена самой себе. Меня страшно бесили собственная маменька, сводившая мое воспитание к постоянным попрекам и скандалам, и сменявшиеся в нашем доме чуть ли не каждый сезон ее мужики, каждый из которых считал своим долгом заняться усмирением строптивой девицы.
Я мечтала как можно скорее стать самостоятельной и независимой материально и свалить из отчего дома куда подальше. Это благое намерение и привело меня, четырнадцатилетнюю, в модельный бизнес.
Я была высокая и смазливая на мордашку, меня часто приглашали на рекламные съемки и показы, я много работала и иногда соглашалась провести вечерок-другой в компании породистых и великодушных джентльменов, падких на малолеток. Моральные соображения не слишком отягощали мою совесть. Я шла к своей цели – и в пятнадцать лет смогла наконец снять отдельную квартиру и сбежать от маменьки и ее очередного мужа. Таким образом я избавила себя от неприятных ассоциаций, на которые наводил меня вид счастливой мамочки, обнимающей чужого, неприятного мне мужика.
Я наконец-то начала одеваться так, как всегда мечтала, пользоваться духами, на которые мои одноклассницы могли только облизываться. Мне это нравилось. Я перевелась в вечернюю школу – мне больше не хотелось учиться, я боялась, что время мое уйдет, и надо успеть продать свою молодость как можно дороже.
Вокруг царили блеск и нищета шоу-бизнеса. В первое время, когда я только начала работать на подиуме и сниматься для глянца, я получала сущие копейки. Сбрасывая на руки зорким продавцам только что подремонтированную роскошную шубу от Фенди, я ждала своего гонорара в двадцать долларов. У матери кормиться мне не позволяло самолюбие, и я перебивалась с кефира на хлеб.
Но вскоре я научилась отстаивать свое. Узнала, что моя работа стоит гораздо дороже, и теперь осмотрительнее договаривалась и, прежде чем подписать, внимательно изучала условия всех контрактов. У меня появился свой агент, и мелкое жулье, которое всегда крутится возле модельного поприща, от меня отстало.
А на некоторых презентациях, где мы, стайка жадных до жизни и денег элитных манекенщиц, высматривали себе очередную жертву, мне частенько встречались подобные Вацлаву типы, мнящие себя падшими ангелами, замороченные на себе, изрекающие парадоксы надменным тоном. Я всегда сторонилась таких мужчин. Мне хотелось жить легко и просто, о вселенской славе я не мечтала, и трудная любовь с каким-нибудь таким персонажем в мои планы также не входила.
В шестнадцать я вышла замуж за одного бизнесмена-бандита, и моя модельная карьера закончилась. Муж не хотел, чтобы я работала, и поначалу меня вполне устраивало положение очаровательной бездельницы при обеспеченном супруге. Эта жизнь, правда, имела свои минусы. Иногда муж звонил мне среди ночи и хриплым голосом просил никому не открывать двери. И я тряслась от страха до самого утра, ожидая, что вот сейчас наш дом придут брать штурмом. Он ездил на разборки, а я потом находила в корзине с грязным бельем рубашки, забрызганные кровью.
Со временем наша совместная жизнь стала и вовсе невыносимой. Муж начал поднимать на меня руку за малейшее отклонение от введенных им правил. У него была паранойя: он не терпел присутствия чужих людей в доме. Я должна была целыми днями сидеть взаперти и верно ждать его, чтобы потом полночи провести за очередным скандалом.
Именно тогда я поняла, что мне нужно найти какое-то свое дело, цель, иначе я сойду с ума. Я вспомнила, как в последний год перед замужеством хотела поступать в театральный, и уцепилась за эту мысль, как за спасательный круг.
Никому не говоря, я стала готовиться к вступительным экзаменам. Я ни в чем не была уверена, знала только, что так больше продолжаться не может. Перед первым прослушиванием у нас с мужем случился очередной скандал, он опять не сдержался и довольно-таки сильно ударил меня по лицу. Кое-как замазав разбитую губу и синяк, я явилась перед комиссией.
Помню, читала монолог Настасьи Филипповны. Мне так страстно хотелось, чтобы меня услышали, я понимала эту женщину, содержанку, ненавидящую и себя, и собственную жизнь. Я плакала настоящими слезами, оплакивала и свою юность, и свое неудачное замужество, в которое бросилась как в омут головой, спасаясь от всех этих мужиков, которым надо было продаваться. Я не хотела быть проституткой, не хотела жить на попечении у богатого мужа, для которого была всего лишь комнатной собачкой. Именно это я пыталась донести до приемной комиссии. Наверное, я была услышана – сам Багринцев предложил мне явиться сразу на третий тур. Прошел месяц, я готовила другой материал для очередного прослушивания, сидела ночами в ванной, включив воду, и учила текст… В итоге я поступила на курс. Это было огромное счастье, облегчение, почти невесомое состояние.
Когда я сообщила мужу, что иду учиться, у нас вновь произошел большой скандал. Он снова ударил меня, но на этот раз я была непреклонна. Я объявила ему, что твердо решила стать актрисой и ему придется застрелить меня, если не оставит своих попыток мне помешать. Как ни странно, он на время смирился с моим решением. Думал, наверное, что вскоре мне это увлечение надоест, я перебешусь и снова засяду дома.
