Господи, что со мной? Неужели я схожу с ума?
Журналистка уже вцепилась в Нику:
– Вероника, вы стали открытием этого театрального сезона. Расскажите о ваших творческих планах. С каким из московских театров вы их связываете?
– Честно говоря, – манерно заявила моя взрослая дочь, – я не связываю свои дальнейшие творческие планы с московскими театрами. Открою вам маленький секрет: на мою роль в этой постановке уже готовится замена. А я… я через две недели уезжаю в Лондон. Меня пригласили на пробы в новую постановку театра Ковент-Гарден.
– Что?.. – ахнула я.
Меня словно ударили под дых. Я едва сдерживала себя перед этой чужой теткой в металлических побрякушках.
Что за чушь несет моя несносная дочь?! Что за бредовая идея?
– Ника, о чем ты? – Я попыталась ухватить ее за руку, но она ловко вывернулась. – Какая постановка? Кто тебя пригласил? Кто???
– Неважно, – лучезарно улыбнулась она. – Ну… скажем, один мой хороший знакомый. Человек, который мне очень дорог.
Это было безумие, наваждение. Я смотрела в смеющиеся, лукавые глаза моей дочери, и лицо ее двоилось, уплывало от меня в мерцающий зеркальный сумрак.
– Это он? – не выдержала я. – Скажи мне! Просто скажи! Я не буду пытаться помешать тебе, я просто хочу понять…
Пронырливая журналистка буравила меня своими пристальными, цепкими глазенками.
– Мама, ты устала, – снисходительно похлопала меня по плечу моя девочка. – Извини нас. Варвара, если у вас нет к моей матери больше вопросов, давайте продолжим в другом месте.
Я не могла их остановить, не поставив себя в неловкое положение. Еще пара неосторожных фраз – и все это завтра же появится в прессе. «Конфликт в театральной семье», «Кто он – таинственный незнакомец, пригласивший Веронику Арефьеву в Лондон?» Ника и журналистка ушли. Дверь за ними захлопнулась.
Господи, неужели это Вацлав пригласил ее? Значит, он жив? Но я же видела тогда… А что я видела? Дерганую фигуру на подоконнике? Черную тень в метели? Да был ли он вообще или все это – привидевшийся мне бредовый кошмар?
Меня колотило, страшно было взглянуть в зеркало. Этот стеклянный фальшивый сумрак затягивал меня, дразнил своим двойным дном, несбывшейся параллельной реальностью. Закрыв глаза, я прижалась лбом к его холодной гладкой поверхности.
– Что ты хочешь от меня? – с трудом выговорила я. – Зачем мучаешь? Ты жив, да? Скажи мне! Ты специально все это устроил, сыграв с нами очередную жестокую шутку?
Ответа мне не было. Я заплакала, забилась лбом о стеклянную стену, отделявшую меня от моего призрака, тени, солнечного силуэта на внутренней стороне век.
– Оставь меня, оставь, – шептала я. – Если ты мертв, найди себе покой. Если жив, не возвращайся, умоляю тебя. Дай мне жить, дышать. Я не могу, не могу…
Мне стало душно. Стараясь не смотреть в зеркало, я прошла к окну и распахнула форточку. Ледяной ветер ударил мне в лицо, снежинки коснулись губ холодным, зимним поцелуем Вацлава. Я стояла, подставив лицо снегу, а за окном билась, бушевала и смеялась таким знакомым, надрывным, глумливым смехом метель.
Рассказы
Гений
Зрительный зал московского театра постепенно заполнялся. На вечер назначена была премьера новой постановки народного режиссера Бессмертного, и богемная публика валом валила на разрекламированное действо. Вкатился, отдуваясь и расталкивая всех круглым пузом, скандальный поэт. За ним шествовал знаменитый театральный критик с заранее отрепетированной, брезгливой гримасой на похмельной физиономии. Вбежала, суетливо оглядываясь по сторонам в поисках сенсаций, журналистка издания, специализировавшегося на культурных новинках. Вплыла, томно покачивая станом, задрапированным в черные шелка, пожилая драматургесса.
В одном из первых рядов уютно разместились две закадычные подруги-актрисы, конечно, не звезды первой величины, но довольно-таки известные в киношной среде. Дамы успели уже опрокинуть в театральном буфете по бокалу шампанского по случаю нашумевшей премьеры, и теперь вид имели расслабленный и умиротворенный. Одна из них, высокая блондинка в темном брючном костюме, толкнула локтем другую – миниатюрную шатенку в белой блузке.
– Ир, да ты смотри, какой хрюндель прямиком к нам топает… – Она указала глазами на протискивавшуюся между рядами кресел пышнотелую женщину, за поплывшими чертами лица которой еще можно было различить первоначальную красоту. – Это же Сидоренко собственной персоной.
Из низкого выреза вечернего платья дородной дамы угрожающе вздымались полушария колоссальных грудей, между которыми сиротливо нырял бриллиантовый кулон. Кустодиевская дива заметила подруг, переменилась в лице и, отвернувшись с видом подчеркнуто горделивым, обрушилась всем своим богатым телом на ни в чем не повинное кресло партера.
– Фу, ну и размордела же красна дивчина… – хихикнула Ира. – И как она только в платье-то втиснулась, а, Лар?
– И не говори, – кивнула Лариса, – хотя ты же знаешь мою позицию по данному вопросу. Я считаю, что возраст в любом случае берет свое рано или поздно, и никому этого не избежать. Ни ей, ни нам с тобой, ты просто прими это за данность, и все…
– Ну, не знаю, существует ведь масса способов, не в каменном веке живем… – неуверенно протянула шатенка и, достав из сумочки пудреницу, украдкой покосилась в зеркало, спеша убедиться, что над ней вероломное время верх еще не взяло.
– Ир, это все ясно. В этом мы с тобой специалисты… – возразила Лариса. – Но, по-любому, наши маленькие женские хитрости действуют только в том случае, если не пить. Не пить вообще!
– Скажешь тоже! – фыркнула Ира. – Этак всякая радость в жизни пропадет.
– Не хмыкай так, – со знанием дела заметила Лариса. – Говорю тебе как эксперт, все эти ботоксы-шмотоксы работают спрыснутые только компотом. А вот если бухать, как лошадь, и морду при этом постоянно натягивать, как… ну, неважно, как артистка одна, фамилии не назову, ты сама ее прекрасно знаешь. Ой, блин, наша-то мадам Хрюндель никак на кресле не устроится! И дернуло ее сесть прямо перед нами.
– А это что с ней за ребенок? – поинтересовалась Ирина, кивнув на севшую рядом с дородной знакомой худенькую и бледненькую девочку-подростка.
– Это? А это нам с тобой смена растет. Дочка ее, тоже в актрисы метит, а мама ее проталкивает. Давай, что ли, потише трепаться. Смотри, по-моему, режиссер с драматургом уже на сцену поднимаются, не будем обижать коллег по цеху. Да и не стоит, чтобы мадам впереди нас уши грела, ладно?
– Все, перехожу на ультразвук. А че, че ты рассказать-то хотела?
– Слушай. Короче говоря, я эту дивчину Сидоренко уже пятнадцать лет знаю.
– Ско-олько? – округлила глаза Ирина. – Э-э, ты, подруга, извини, конечно, а тебе самой-то сколько лет?
– Да не волнуйся, не старуха еще. Короче, мы с Сидоренко в модельном агентстве познакомились. Мне четырнадцать было – она на четыре года старше. И если я вся такая в то время еще девочка нецелованная была, то эта хрюшка и гордая мать семейства в ту пору вовсю уже с мужиками тискалась. И очень, знаешь ли, хотела она на сцену. Лицедействовать хотела, понимаешь ли.
